Пили водку, пили без меры, поскольку давно не встречались, и потому, что супруги на сей раз смирились, пили много потому, что много пить привычны были, и потому, что назавтра был выходной.
Нетрезвость мужей все же не давала покоя некоторым женам: прежде всего полная Зебрева в платье, сшитом из афганского панбархата, пялила через очки злые глаза на мужа, сжимала кулак:
– Чуешь, чем пахнет? Завязывай!
Лена никак не участвовала в разговорах.
Она была одета все в то же первое присланное из Афганистана платье, любимое свое, голубое.
Нина Чистякова, в строгом и стильном черном с белым костюме, и сама по натуре строгая натура,
командирша, просто-напросто не успевала шипеть на мужа, поскольку хозяйничила на кухне. Только один раз подошла к Женьке и вывернула ему ухо, он даже вскрикнул от боли, и пригрозила: «Хватит».
– За ПэЗэДэ! – предложил он тогда.
– Совершенно верно, – поддержали друзья-офицеры. – За Присутствующих Здесь Дам!..
Женька, как всегда, был пьян, и Зебрев клевал носом, и двое новых сослуживцев Чистякова – «охотники», накатили порядком, но, несмотря на это, все подставляли рюмки под очередную порцию водки.
Шарагин пил по полной, ни разу не пропустил, но не брала его водка.
Не был пьян и майор Моргульцев. По полрюмки пил майор, и от этого выглядел неприлично серьезным и трезвым. Как и в Кабуле, Моргульцев не позволил себе до конца расслабиться, а, наверное, очень хотелось майору взять и напиться вдрызг. Потому что с кем, как ни со старыми друзьями напиваться? Кто поймет, простит, уложит спать, и на утро рюмочку припасет на опохмелку, или бутылочку пивка?
Рядом сидела его супруга, некрасивая, но важная. К ней тянулась с разговорами Зебрева, и Нина Чистякова старалась угодить различными закусками.
Говорить об Афгане и хотелось и не хотелось одновременно. Обо всем говорить и вспоминать было нельзя, ненужно и неинтересно. И без мата крепкого не расскажешь хорошую историю. И зачем? Не хотел никто вспоминать и говорить обо всем, что было. Помянули как-то всех разом третьим тостом и хватит.
Разговоры за столом сводились главным образом к жизни теперешней: о нарядах, о форме одежды, о званиях, о начальниках, о солдатах, о боевой технике, об учениях, о прыжках, о зарплате, о продуктах в магазине, о ремонте квартир, об охоте, о женах (но только самое лучшее), об училищах военных, о зимней рыбалке.
– А помнишь тот случай? Помнишь, ты мне рассказывал? Ну, расскажи всем, – упрашивал Женька Чистяков.
– Ай, не говори… грым-грым… – махнул рукой Зебрев.
– Рассказывай-рассказывай, а то не все слышали!
– Ну, чего там рассказывать. Короче, поехали мы, грым-грым, с нашим комполка на рыбалку, мороз зело сильный стоял, а лед не окреп. Я как чувствовал, что беда случится, и ему говорю: смотрите, грым-грым, говорю, под вашу ответственность. Выпили зело много, по литру на брата. Он сказал: прорвемся. Через озеро решил на «КамАЗе» переехать, а машина возьми и уйди под лед. Он выплыл, а «слон» под лед ушел! Потом «слон» тоже выплыл. Ну, подогнали второй «КамАЗ», подцепили тот, что под лед ушел. Машина, грым-грым, вообще-то не совсем затонула, наполовину только ушла, кабиной. Сам лично нырял трос крепить. Бр-р-р! Подцепили, потянули, а «КамАЗ» глубже только пошел под лед, и второй следом потянул. Я думал все —.издец!
– И чем закончилось?
– Вытащили… Весной вытащили. Грым-грым.
– Это твои «слоны» виноваты, посадил идиота за руль! – махнул Чистяков.
– Не «слоны» виноваты, а комполка у вас козел! – вставил один из новых охотников-собутыльников, язык у которого почти не заплетался.
– В лоб их надо бить, теперь твердолобые «слоны» пошли! – добавил Женька.