В двух шагах от солнца [Сборник]

Тогда Игнат ему: но зачем тебе всё это, воплощённое зло мира Психиатор?

А Психиатор: потому что мне нужна твоя сорокалетняя жена Марина, Игнат. Она нужна мне для опытов.

Только теперь до Игната дошло, в какую жопу он попал. А немецкий философ Шопенгауэр сказал, что, дескать, это и есть та чёрная дыра, в которую он их завлёк. Глупец, сказал он усатому врачу, это я воплощённое зло этого мира. Ты, усатый врач Психиатор, нужен был мне только для того, чтобы выйти на сантехника Игната. Тогда Игнат спросил, дескать, зачем я тебе, немецкий Шопенгауэр? На что иррациональный философ ответил ему: сто лет ты мне без надобности, сантехник Игнат, — мне нужен кот Фламинго, который является реинкарнацией Лейбница. И он засмеялся злобно и махнул своей трубкой, произнося заклинание, и усатый доктор с Игнатом подумали, что сейчас их втянет чёрная дыра.

И тут, откуда ни возьмись, из чёрной дыры появился главный следователь майор с пистолетом и крикнул, мол, всем оставаться на своих местах. Ну что, уроды, сказал главный следователь майор, думали, уйдёте? Я вшил в резиновую бабу жучок. И ещё он сказал резиновой бабе: агент баба, благодарю за службу! А баба молча отдала честь, и из неё выполз жучок, который немедленно стал передавать в центр координаты Плутона.

По координатам пришла погоня с собаками и окружила главное зло этого мира. А самый опасный заядлый убийца, который оказался самым главным агентом госбезопасности, обнял Игната и сказал: спасибо тебе, Игнат, за всё, и поцеловал его прямо в сознание, отчего Игнат его чуть не потерял.

Когда всё кончилось, сантехник Игнат сел на самокат и вернулся домой, к сорокалетней жене Марине. А на груди его светился орден за участие в спасении мира. Перелом сознания скоро сросся, чёрную дыру зашили, волосы отросли, но Шопенгауэра Игнат больше в руки не берёт. Теперь он читает меня.

Птичка Сирин

Однажды толстая тётя Зина выпала из окна, с восьмого этажа. Неизвестно, как это случилось, но дядя Степан тут точно ни при чем.

Толстая тётя Зина безвольно долетела до третьего уровня, пообрывав кучу бельевых веревок и потеряв тапочек. Но потом в ней проснулись воля и разум, и она решила, что падать дальше просто не имеет смысла, ибо закончится падение разбитием головы об асфальт.

— Хочу стать воздушным шариком! — громко подумала толстая тётя Зина. — Или… Или нет… Птичкой!

И она тут же стала воздушным шариком, на долю секунды, а потом — птичкой Сирин.

Тётя еле успела совладать с рулем высоты — уже перед самой землёй — и резко взмыла вверх, при этом нагадив на шляпу проходящему по тротуару пенсионеру Шлакову. У толстой тёти Зины — Сирин было как минимум три причины для такого поступка. Во — первых, все птицы гадят. Во — вторых, толстая тётя Зина всегда боялась высоты. В — третьих, пенсионер Шлаков ещё три месяца назад занял у неё двести рублей до пенсии, но так пока и не вернул.

Долетев до восьмого этажа, тётя Сирин нашла своё окно, уселась на перила балкона и начала петь.

Раньше, когда толстая тётя Зина пела, дядя Степан сходил с ума и говорил, что последний раз он испытывал подобные чувства под немецкой бомбёжкой, слыша вой юнкерсов. На самом деле неизвестно, бывал ли когда‑нибудь дядя Степан под бомбёжкой и знаком ли ему вой юнкерсов.

Теперь же, когда тётя Сирин запела, дядя Степан моментально превратился в зомби. Он, сам не свой, вышел на балкон, сел на порожек и заплакал.

— Ну что, сволочь, — сказала ему тетя Сирин, — дождался? Радуешься?

— Скажи, куда фунфырик заныкала, Зинушка? — вопросил дядя Степан, приходя в себя, едва прервалось тётино пение.

— Шиш тебе, заяц рогатый, — ответила тётя Сирин.

— Скажи, рыбонька! — взмолился дядя. — Ведь ты же всё равно не сегодня — завтра на юг улетишь, — осень на дворе.

— Вот тебе! — воскликнула тётя и попробовала показать дяде Степану хороший кукиш. Но хорошего кукиша не получилось, потому что рук‑то у неё теперь не было — крылья были.

А соседский мальчишка, Ванька, высунулся из окна и пульнул в тётю Сирин из рогатки. Он вообще был хулиган, этот Ванька, и всегда стрелял из рогатки в голубей. И хотя тётя Сирин голубем не являлась, но Ванька тоже не являлся орнитологом; ему что голубь, что тётя Сирин — всё было едино.

— Ах ты гадский гад! — крикнула хулигану тётя Сирин, падая с перил балкона.

Она суматошно захлопала крыльями, пытаясь выровнять кривую полёта и устранить тангаж, но за отсутствием навыка у неё это плохо получалось. В итоге тётя завязла крыльями в бельевых верёвках шестого этажа, застыв над старчески — неухоженным балконом мужского пенсионного возраста. Она качалась над ним в глупой распластанной позе японского лётчика — неудачника, запутавшегося в стропах парашюта, и материлась.

Для пенсионера Шлакова это был просто подарок. Он немедленно выбежал на балкон с берданкой и стал целиться в тётю Сирин.

— Гадят и гадят, — шептали при этом его посиневшие от возбуждения губы. — Гадят и гадят…