В джазе только чижик-пыжик

— Мы это обсуждали. Боюсь, что нет.

— Навестить? — спросила Яна.

— Да, конечно. Я дам распоряжение, — ответил невролог. — Но, там, же под охраной лежит и тот, кто напал на вас, — сказал он.

— А вот его судьба мне совершенно безразлична, — фыркнула Яна.

— Я понимаю, наверное, тоже так же бы реагировал на здоровье человека, который хотел меня убить. Но я — врач, и меня этот вопрос, увы, должен волновать. Тем более что работники полиции все время спрашивают, когда он может дать показания, — улыбнулся Михаил Максимович.

— Вы знаете, я навещу Павла Ивановича и, пожалуй, уйду от вас, — ответила ему Цветкова. — А то мне неудобно. Я абсолютно здорова. Подумаешь, придушили слегка!.. И не такое бывало, — махнула Яна рукой. — Поэтому выпишусь. Дела у меня — в Питер надо.

— Так вы только приехали в Сочи! Подверглись, как говорится, нападению и домой?! Даже чаю не попьете, в смысле, не отдохнете, не позагораете?…

— Да я вообще-то не поклонница такого климата, да и желание по отдыху пропало, — смутилась Яна.

— А у меня дом большой, я совершенно бесплатно могу поселить вас в большой комнате с выходом на веранду. Покажу вам, где лучшее море, искупаетесь, — продолжал уговаривать Яну Михаил Максимович.

— Спасибо за приглашение, но пока распорядитесь, чтобы меня пустили в реанимацию, к дя-де, — попросила Яна, давно привыкшая к тому, что разные мужчины ее все время куда-либо приглашали.

— Да, конечно, я же обещал.

Глава шестнадцатая

Яна уже давно понимала, что медицина, которой она чуть было не посвятила себя на профессиональном уровне, не совсем ее призвание. Скорее, это было ее юношеское «Фи!» матери-актрисе. Валентина Петровна всегда видела в ней актрису и говорила об этом, утверждала, что ее дочь очень талантлива. Из Яны и правда вышла бы прекрасная актриса, да и художница. Она с детства здорово рисовала. И многочисленные друзья мамы Яны, люди творческие, тонкие, неординарные, отмечали и художественный, и артистический талант девочки. А еще она неплохо танцевала, но без особого энтузиазма. Но вот чего Яна совсем не умела, так это петь. Слух-то был, голоса не было. А когда наступило время определиться с профессией, Яна, можно сказать назло матери, выбрала совершенно далекое от искусства направление — медицину. И поступила в медицинский институт. Какой из нее получился врач? Вроде даже и неплохой. По крайней мере, никому ничего дурного она не сделала, как говорится, не навредила, но когда подвернулся случай, с радостью стала хозяйкой стоматологической клиники, сделалась чистым администратором — лишь бы самой не лечить людей, не стоять у станка. Да и каким бы она была медиком, если боялась крови, если не любила больницы, сам вот запах этих больниц?…

Яна аккуратно вошла в реанимационную палату, где в гордом одиночестве лежал Павел Иванович. И это везде выглядело одинаково. Голый торсом, весь в трубах, с непрерывно снимающейся ЭКГ, с мониторингом давления и других функций изношенного организма. Седой, величественный старик. Яна подошла ближе, веки его дрогнули.

— Павел Иванович, узнаете меня? — спросила Яна, обливаясь слезами.

— Думала, что я ку-ку? — попытался улыбнуться старик, но у него не получилось. — Трясет меня, в сознании все реже. Доктор сказал, что это конец. Жалко только Димку, и что тебе не помог. Не плачь, все хорошо, — посмотрел на нее старик, но тут руки и ноги его снова затряслись, и он внезапно потянулся дрожащей рукой к своему горлу, пытаясь что-то сказать ей. — Я… Яна… Я…

— Что? — подалась вперед Яна и инстинктивно подняла руки к своей шее.

В этот же момент сзади на нее накинули какой-то провод и стали душить. Тогда еще Яна не знала, что это не провод, а прозрачная трубка от капельницы. А преступник, напавший на нее, не ожидал, что она успеет защитить горло руками.

— Знал… знал, что придешь! — зашипел ей в ухо ненавистный мужской голос. — Со мной пусть будет, что будет, но я тебя убью! Вот именно тебя я очень хочу убить! Все из-за тебя! Все! Так хорошо все было! Умри, тварь!..

Яна сопротивлялась всем телом, хоть ее и швыряло из стороны в сторону. Павел Иванович бился в своем припадке, но Яна это видела так… краем глаза. Богдан, а это, конечно, был он, оказался очень сильным, как и положено маньякам. Он раскачивал ее хрупкое тело, словно запускал воздушного змея в порывах сильного ветра. Яна с трудом удерживала руками эластичный провод, который еще чуть-чуть и вопьется ей в горло. Ее тело билось обо все, что было в палате: о железную кровать, на которой возлежал Павел Иванович, о самого Павла Ивановича, об аппарат, к которому он был подключен, о стены, о провода, о море, о золотой песок пляжа… И страшный крик «Умри! Умри!» вдруг перешел в «Плыви! Плыви!..».