В джунглях Юга

Отец кивнул мне и улыбнулся. Я пошел вдоль протоки и, дойдя до поворота, спрятался в густом тростнике. Из моего убежища мне было хорошо видно все, что делается вокруг. Из хижины с мешком риса на плечах вышел отец. Он постоял немного, обмотал голову клетчатым шарфом, оглянулся по сторонам и направился к протоке. Я съежился и прижал голову к коленям. Прошло довольно много времени, а шагов отца все еще не было слышно. Я понял, что он, не дойдя до поворота, свернул в сторону. Выскочив из зарослей, я помчался домой и прямо со двора закричал:

— Мама, где отец? Ушел уже?

— Ушел, — ответила мама. — Зачем он тебе? Только что он был дома, надо было вовремя спрашивать, а не лететь сломя голову.

— Он не сказал, куда пошел?

— Как будто ты его не знаешь! Конечно, нет, — невесело сказала мама.

Я отвязал Луока.

— Мама, — подошел я к ней, — я пойду за ним, посмотрю, куда он ходит.

— Ты что?! — испугалась она. — Да ведь тебе попадет, если он увидит! Пусть ходит куда хочет, чего за ним идти? Он даже мне ничего не говорит…

— А я знаю, куда он пошел…

— Куда же?

— В лес, к партизанам! — Я наклонился к ней поближе и шепотом сказал: — Разве ты не видела, сколько он взял с собой риса?

Она отшатнулась, испуганно глядя на меня:

— Кто тебе сказал?

— Никто не говорил, я сам догадался!

— Так оно и есть. Я тоже это подозревала, с тех самых пор как он принес вам этот красный плод. Мне в деревне говорили, что в наших лесах есть партизаны. Говорят, они такие оборванные… Смотри только не рассказывай никому.

— Конечно! Ладно, пойду разбужу Ко, пойдем вместе.

— Не надо! — удержала она меня за руку. — Не надо. Лучше иди один. Луок будет с тобой, этого достаточно. Ты ведь знаешь Ко, он такой болтливый!

Она быстро прошла в дом, нашла в рабочей корзинке иглу и несколько мотков ниток, завернула все в клочок газетной бумаги и сунула мне в карман.

— Дом у нас бедный, ничего нет… Встретишь их, скажи, что это им от меня подарок… Будь осторожен, сынок.

Я кивнул, позвал Луока и отправился в лес. Мы шли по следам отца, которые еще отчетливо были видны в болотистой грязи.

Километра через два следы пропали на берегу одной из проток. Кругом было много других следов, которые оставляли здесь ловцы креветок и крабов, но все они за время отлива покрылись тонким слоем ила, и их легко можно было отличить от свежих следов моего отца. Я спустился прямо в несущую ил воду и пошел навстречу мутному, грязному потоку. Луок заскулил сначала, как будто хотел позвать меня назад, но потом тоже прыгнул в воду и пошел со мной рядом. Чем глубже в лес, тем уже становилась протока. Иногда сверху все было закрыто густым слоем листвы, таким плотным, что он не давал просочиться даже тоненькому лучику света и вода казалась совсем черной. Я не обращал ни на что внимания и упорно шел вперед.

Примерно через полчаса ходьбы протока обмелела, но никаких следов недавно прошедшего здесь человека нигде не было видно. С берега над протокой нависали воздушные корни мангровых деревьев, и я подумал, что отец мог выбраться на берег по ним. Луок очень некстати замахал хвостом и обрызгал мне все лицо грязью. Он тут же забрался на один из корней и оттуда оглядывался на меня. Я уцепился за этот корень и забрался на дерево. Внизу под ногами уходили в жидкую, илистую грязь изогнутые темные корни мангров. Луок был уже под деревом на твердой земле и, кажется, готовился залаять. Я тихо позвал его, и он успокоился. Внизу не было видно никаких следов. Но ведь отец не птица, чтобы вспорхнуть и улететь! Оставалось предположить одно — он шел по торчащим высоко над землей, переплетающимся друг с другом корням мангровых деревьев. Я сразу же принялся тщательно осматривать один за другим корни вокруг и уже через минуту нашел на одном из них свежесодранные царапины. Значит, я наконец напал на ту дорогу, по которой недавно прошел отец.

Я долго пробирался от одного дерева к другому по этим воздушным корням, выступающим примерно на высоте человеческого роста над землей. Дорогу мне указывали свежие зеленые следы содранной коры.

Темнота в лесу наступает особенно быстро. Следы на коре скоро стали трудноразличимыми, а потом и совсем не видны. Я уселся верхом на один из корней и, опершись спиной о ствол, уныло смотрел, как все кругом погружается в темноту. Только теперь я почувствовал, как я устал; мне казалось, что я не смогу шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Большая черная птица с изогнутым клювом и белой опушкой на концах крыльев с шумом пронеслась у меня над самой головой и исчезла в темноте с громким криком, разорвавшим тишину. Я вздрогнул и тут же почему-то подумал об ужасном гигантском варане.