В его власти

Он схватил ее за запястье и талию жестче, больнее, словно хотел поглотить своим телом, и девушка почувствовала, как начали двигаться его бедра. Вперед — назад, продвигаясь плоть в плоть все глубже, хотя за секунду до того уже казалось, что он вошел весь. И так снова и снова, пока мужчина не уперся в преграду внутри нее. Она чувствовала, что он заполняет ее. Так туго и больно, но так волнительно и приятно. Девушка непроизвольно сделала то, чего никак не ожидала — притянула его к себе и застонала, нет… не может быть — от наслаждения… и он… ответил ей таким же стоном.

Мужчина начал двигаться быстрее, причиняя больше боли, но не только. Теперь искры и пузырьки сконцентрировались внутри, в ее лоне и словно собирались там. Имперец снова зарычал и начал двигаться еще настойчивее. Энергия внутри, это напряжение в месте соприкосновения их тел, все скапливалась. Девушка чувствовала, как растет и его напряжение. Ей казалось, будто он чувствует все тоже самое и ускоряется именно в тот момент, в нужный момент… а потом все вокруг словно взорвалось. Энергия, пузырьки и искры, скопившиеся внутри нее, выплеснулись и разнеслись по всему телу!

Они застонали одновременно. Она открыла глаза и увидела перед собой его расслабленное лицо, его влажный лоб. В этот момент мужчина навалился на нее всем своим весом, но это была приятная тяжесть. Девушка почувствовала, как напряжение внутри спало, и он вышел из нее, оставив влагу с внутренней стороны бедер.

Мужчина немного отдышался, а затем встал и ушел в ванную, не оборачиваясь. Девушка же не решалась пошевелиться и только когда за ним закрылась дверь, немного привстала, чтобы посмотреть на свои ноги.

Покрывало кровати под ней было испачкано в крови. Кровь была и на ее бедрах и выше на талии, в виде следов от его пальцев. В этот момент ей стало так стыдно и противно, что внутри все свело холодной судорогой, и из груди против воли вырвалось сдавленное рыдание.

3. Путь во мгле

Он пробыл в душе совсем недолго, не дал ей пережить случившееся, погрузившись в горькие слезы. Девушка умолкла едва он снова появился в комнате — высокий, крепкий, весь облаченный в черное с золотым. Не сказать, что в военной форме империи он выглядел более грозно, чем и вовсе без нее — этот мужчина устрашал благодаря своей внутренней силе и тяжелому взгляду человека, который видел много жестокости и не раз принимал суровые решения.

В его присутствии она сжалась, собрав вокруг себя испачканную простынь, чтобы как-то скрыть свой стыд — кровь и наготу. Он сделал вид что не заметил этого и подошел к столу, чтобы вновь открыть экраны и сделать несколько пассов над ними, даже не сев в кресло.

— Мне не нравится твое имя. — Бросил он не оборачиваясь. — Я хочу, чтобы ты придумала другое, пусть будет что-то значить для тебя. И не такое короткое. О тебе позаботятся, я уже распорядился, если тебе что-то нужно — они принесут. Разумеется, если это не будет противоречить правилам.

Покончив с делами, он свернул экраны и, опершись на стол, пристально посмотрел прямо на нее. Заплаканная девушка нервно отерла слезы с лица, в горле ее застрял ком рыданий из-за которого началась неконтролируемая икота. Вероятно, из-за всей жалкости ее вида он поморщился и, не сказав больше не слова, направился к сплошной стене, в которой на миг оформилась дверь, которая сразу же слилась со стенными панелями, стоило ему за ней скрыться.

Оставшись одна, в полной тишине, она наконец смогла разрыдаться — выпустить из себя этот ком боли. Девушке было страшно и больно… и вместе с тем стыдно. Все эти эмоции смешавшись в одно мешали сосредоточиться и просто подумать над тем, что же делать дальше. Охваченная жалостью к себе, она вскочила и на негнущихся ногах поплелась в душ. Там, включив воду, такую горячую, какую только можно было терпеть, она принялась смывать с себя кровь… и его…

Такой грязной и униженной она не чувствовала себя никогда, даже проведя несколько суток в отстойнике для отработанной воды в котором их, беженцев с Карезии, переправляли повстанцы из корпуса Кри.

Смыв с себя все, растерев кожу до красноты, до боли она выключила воду и просто опустилась на пол, прижавшись к теплой керамической стене душевой. Ее больше не душили слезы, на смену им пришла какая-то всепоглощающая тишина — буря эмоций, пережитых ей за последние полчаса или час… или более — она потеряла счет времени, выжгла в ней все до капли. Но вместе с этой тишиной пришли безразличие и принятие, а следом за ними спокойствие… и необычайная решимость.

Он сказал, что оставит ей жизнь — не это ли было ее последней ценностью?

Карезийцы верили в не случайность и предопределенность человеческой судьбы: все разумные существа в представлении ее народа были больше, чем то, чем являлись в этом мире.