Если бы мне сейчас прострелили дыру в груди, все равно не было бы так больно, как после этих жестоких слов. Они так сильно выбили из колеи, что я не смогла и слова в ответ сказать, только быстро-быстро замотала отрицательно головой. «Нет, ни за что! Ни за какие деньги, никогда этого не будет!» — хотелось закричать мне, но горло сковал спазм, мышцы как будто парализовало. Я не могла произнести ничего.
Марату и не были нужны слова — он все понял по моему взгляду. И разозлился: в глазах мужчины зажегся нехороший огонек.
— Послушай, я был очень вежлив с тобой, даже не зная, мой ли это ребенок, — с нажимом произнес он, подаваясь вперед. Сощурился и продолжил вкрадчивым тоном, — позволил тебе жить здесь и фактически управлять домом. Но это не значит, что ты стала здесь хозяйкой и имеешь право голоса. Даже то, что ты носишь моего ребенка, не позволяет тебе перечить мне.
Вот после этих слов внутри меня словно вулкан взорвался и по венам потекла раскаленная лава, настолько сильной была ярость! Она выжигала внутренности огнем, и я не выдержала, перешла почти на крик:
— Ты потерял связь с реальностью, Покровский??? Я не твоя вещь, и мой ребенок тоже! Я его мать, а не инкубатор! Неважно, смогу ли я выносить еще малыша или нет, я все равно не могу просто взять и отдать его! Это моя кровь, моя плоть, он растет у меня под сердцем! Ты хоть понимаешь, что ты говоришь??!
— Если ты считаешь, что сумма, которую я предложил, маленькая, то это деньги в долларах, а не в рублях. И я могу добавить еще столько же.
— Ты что, не слышишь?! Я не отдам тебе этого ребенка! Плевать, сколько ты за него можешь дать!
— Перестань ломать комедию, — холодно процедил Марат, — я не собираюсь слушать всю эту сопливую чушь. Женщины вроде тебя все готовы продать. Будет так, как я сказал. А если ты продолжишь скандалить, то весь остаток беременности проведешь с заклеенным ртом, привязанная к постели.
Он не слышал меня. Вообще не слышал то, что я говорю! Во мне кипел гнев и, видит Бог, я была готова разнести весь его гребаный кабинет, разбить здесь все к чертовой матери. Но знала, что даже это не поможет. С трудом удалось сдержать себя и тихо произнести:
— Я не оставлю этого так. Подниму шумиху. Скажу, что ты держишь меня взаперти, что…
— Правда? — вскинул он бровь, ухмыляясь, — и как же, если ты не можешь выйти? Будешь кричать и звать на помощь? Тогда учти, что мои слова про кляп до сих пор в силе. И это самое мягкое, что я готов применить. Не вынуждай меня прибегать к мерам посерьезнее, детка. Просто будь послушной хорошей девочкой, какой была, когда стонала подо мной в постели.
В лицо бросилась краска, и не столько от стыда, сколько от возмущения.
— Это не сойдет тебе с рук, Марат, — тихо сказала я, сжимая кулаки так, что ногти до боли впились в кожу, — я буду биться за своего ребенка, я пойду в суд.
— Ты ведь в курсе, сколько у меня денег? — скучающим тоном уточнил Покровский, — Абсолютно все решения суда будут в мою пользу.
— Я пойду в Европейский суд, подниму шум в зарубежной прессе, да хоть у черта в аду! Ты ни за что его не получишь.
Не знаю, что из этого вывело Покровского из себя, потому что внезапно он грохнул кулаком по столу так, что я испуганно вздрогнула, и прорычал, прожигая меня взглядом:
— Мой сын не будет даже знать твоего имени. Точка. Убирайся в свою комнату, пока я не передумал и не определил тебя в закрытую больницу, где в метре от тебя постоянно будет находиться несколько санитаров.
Я вылетела из кабинета Покровского за секунду до того, как желание вцепиться ему в горло не пересилило здравый смысл. После пережитого меня трясло от нервов, а внутри царил ураган: кровь то кипела от ненависти и злости, то в груди становилось сиротливо холодно до такой степени, что сердце от тоски сжималось.
Не помню, как я пролетела весь коридор, как заперлась в ванной своей комнаты и, включив воду на всю, горько разрыдалась, зажимая рот ладонью.
— Аня, у тебя все в порядке? — послышался через несколько минут обеспокоенный голос Зоя из-за двери.
С трудом проглотила всхлип и постаралась ответить обычным тоном.
— Да. Все нормально, — выдавила я, повысив голос. — Немного тошнит.
— Если что, я на кухне, — помолчав немного, наконец ответила она.
— Хорошо.
Если за мной неотступно следовала охрана, то вполне вероятно, что и прислуга тоже следит за мной и обо всем докладывает Покровскому. Нельзя доверять никому. И никому нельзя говорить о том, что я хочу сбежать. Марат не услышит меня, на это глупо даже надеяться. А я не готова отдавать своего малыша даже родному отцу и никогда больше не видеть его.
Поспешно вытерла слезы и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Положила руку на живот и покачала головой.
— Не бойся, малыш. Мама тебя никому не отдаст.
Пусть он следит за мной, пусть ограничивает и угрожает, пусть уверен в том, что я никуда не денусь. Я готова хоть зубами грызть землю, чтобы вырваться отсюда. Не знаю, как я это сделаю, но другой возможности быть с сыном у меня просто не будет. А значит, нужно начинать готовиться уже сейчас.
Глава 12