В эпицентре войны

– Семь минут назад пришло сообщение от Айдара – он предлагает встретиться, – отчеканил солдат. – Сегодня вечером, у сгоревшей подстанции на опушке Ржавого леса.

– Зачем? – Мазуров отложил карандаш, которым чертил на карте кривую линию маршрута.

– Дело касается блокпостов и общей безопасности группировок. Айдар сказал, что вы поймете.

– Я уже ничего не понимаю. – Полковник опустился на стул. – Голова болит… Ладно, свободен, боец.

– Есть! – козырнул сержант и прикрыл за собой дверь, оставив командира в одиночестве.

– И что ж тебе, старик, надо-то? – вслух спросил полковник и добавил совершенно неуместное: – Гребаный кофе!

Мазуров вдруг яростно выругался и тут же потух, с сожалением признавая, что для «Герба» настали не самые лучшие времена. Облокотившись на столешницу, бездумным взглядом он шарил по карте, проигрывая в голове события последнего года, пролетевшего словно в стремительном вихре.

Началом конца золотых времен группировки полковник считал тот злополучный прорыв через Деснянск, когда «Герб» вдребезги разбился о непробиваемую защиту фанатиков, что стерегли подступы к центру Зоны. Несколько недель «гербовцы» метр за метром, дом за домом прорывались через город, отражали атаки свихнувшихся сектантов, теряли десятки солдат в день, но продвинуться дальше окраинных микрорайонов все равно не смогли – сопротивление было слишком велико. Мазурову, на тот момент командовавшему второй штурмовой ротой, иногда казалось, что числу фанатиков нет конца. Они нападали днем и ночью, прекрасно зная город, устраивали засады в самых неожиданных местах, заманивали бойцов в ловушки, заводили в аномальные поля, отчаянно цеплялись за каждое строение, за каждый двор. И дрались, дрались до самого конца, ни разу не отступив. О том, чтобы взять сектанта в плен, думать не приходилось вовсе. Один только раз «гербовцам» удалось схватить живого фанатика, оглушенного взрывом гранаты, и доставить на свою базу. Но говорить тот ничего не стал. Вместо этого на глазах у изумленного полковника он просто откусил себе язык, не издав ни единого звука. И именно тогда Мазурову стало по-настоящему страшно. От вида крови, ручьем льющейся изо рта сектанта, от его сомкнутых бледных губ и испепеляющего, наполненного ненавистью взгляда.

Тогда полковник не выдержал и застрелил пленника, но дрожь в руках не унималась еще долго, а стоило закрыть глаза, как перед мысленным взором возникало лицо фанатика, с подбородка которого текла кровь.

Чтобы убедить генерала Лещина прекратить самоубийственный прорыв через Деснянск и закрепиться в уже захваченной его части, Мазурову пришлось приложить все силы, но он своего добился. После финального штурма, проведенного в союзе с «Анархией», также не добившейся в покорении города никаких успехов, «Герб» занял всю окраину и южную его часть, организовав там свою базу. Центр же и северная половина, вместе с тропами к сердцу Зоны, остались за сектантами.

Образовалось затишье, нарушаемое лишь фанатиками, которые время от времени набрасывались на блокпосты «Герба», получали мощный отпор в ответ и затихали на несколько дней.

А потом началась череда нападений на патрули и заставы, унесшая три десятка жизней. И как ни старался «Герб» увеличить количество солдат на блокпостах, как ни пытался устраивать засады, не помогало ничего: атаки происходили в разных местах подконтрольных клану земель, но по одному и тому же сценарию – быстро, бесшумно, без выживших…

Мазуров вздохнул, поднялся и подошел к открытому окну, вглядываясь в полоску желтеющего неба. Сощурился, словно выискивая в пока еще темных облаках, парящих над мертвым городом, что-то близкое сердцу. И не находил. Они были чужды ему, как и все, принадлежащее Зоне: деревья и травы, насекомые и животные, мелкие речушки и большие водоемы, холмы и впадины, села и города, сталкеры и мутанты – ничего не признавал полковник, настойчиво от них открещиваясь. Не его страны это была территория, пораженная аномальным недугом; не его небо, раздираемое всполохами молний; не его солнце, трусливо прячущееся за пеленой туч. И дожди были не его, чужие, и ветер! Порой Мазуров почти всерьез верил, что спит и видит кошмар, слишком реалистичный, чтобы быть просто сном, но и в то же время чересчур фантастический, чтобы быть явью. И иногда, когда рядом никого не было, полковник крепко закрывал глаза, до крови прокусывал нижнюю губу, стоял и ждал чего-то, мечтая однажды проснуться. Но сон не заканчивался.