В этом мире подлунном...

— С вашего разрешения, повелитель, я хотел бы поглядеть на эту книгу.

— Дай, пусть прочитает!

Все затихли. Затаили дыхание. В полном молчании передавали книгу в черной кожаной обложке из рук в руки.

…Бируни не ошибся: в книге излагалась та самая сказка, которая вспоминалась ему вчера при Хатли-бегим. Сказка про попугая, который хотел сделать добро царю, а лишился собственной головы!.. О грешные люди! Жестокая казнь!.. Конечно, трудно упрекать султана за то, что он, подобно утопающему, хватающемуся за соломинку, схватился за эту небылицу: во что ни поверишь, коль тяжко болен. Но этот-то поэт, шах поэтов, эти-то визири и эмиры! Неужели и они поверили в сказку?. Или спятили с ума, или им все равно, что будет с султаном…

— Почему молчишь? Абу Райхан!..

«Абу Райхан!»

Бируни непроизвольно вздрогнул: звучание собственного имени страшило не меньше, чем грубый голос самого султана.

— О аллах, спаси и помилуй… — Бируни не заметил, как вырвался у него этот вздох души. — Простите, повелитель, но книга эта не учеными написана, это… это просто сказочная история.

По зале прокатился гул и тут же затих. В тишине султан переспросил, как-то жалобно даже:

— Сказочная история? Как это так?

Бируни нашел в себе силы повторить еще отчетливее:

— Простите вашего покорного слугу, повелитель, но, к сожалению, это и впрямь старая сказка!

Тут, спотыкаясь и путаясь в полах своего златотканого халата, выскочил к трону Унсури, пал ниц:

— Солнце неба! Этот нечестивый… этот Абу Райхан называет сказкой слова святого пророка Сулеймана… Он берет под сомнение нашу веру, он — нечестивый богохульник!

— Все вы нечестивцы и богохульники, — сказал султан, почему-то не повысив голоса, с выражением скорби на лице. — Сорок лет мой хлеб ели, плюнули на мою скатерть, неблагодарные! Вы невежды, а не мудрецы! Вот что я увидел, когда на голову пала беда. Главный визирь!

Али Гариб, будто кто-то ударил его под коленки, тоже пал ниц, поцеловал пол перед троном.

— Десница ислама! Солнце наше! Аллах да не лишит нас своей милости! Ангел спасения находится в пути. Он разгадает загадку, повелитель!

— Находится в пути? — Султан тяжело встал, пошатнулся, выставил вперед правую ногу, рывком вытащил из ножен саблю. — В пути, говоришь? Где в пути? Где?! — спокойствие оставило Махмуда. Он закричал: — Или немедленно найдите мне того надменного лекаря, или всех вас зарублю! Всех! Вон! Все вон отсюда!

Глава пятая

«Сегодня четыреста двадцать первый год хиджры[36] третий день месяца раииул аввал. Перед заходом солнца в большую квадратную комнату шейха[37] пришли сорок красиво пишущих переписчиков. Шейх любезно пригласил их, дабы они переписали из „Китаб Аш-Шифа“[38] главу о растительном мире, но тут вдруг перед вечерней молитвой внезапно приехали два гонца от правителя Хамадана эмира Ала-уд-Давли и забрали шейха во дворец. Шейх, когда садился на лошадь, приказал мне до его возвращения занять и угостить собравшихся каллиграфов.

Я накрыл стол, угостил их, затем мы приготовили бумаги и писчие перья и стали ждать шейха.

Шейх обычно садился на почетное место, произведение свое сам диктовал наизусть, за ним слово в слово записывали, и таким образом за одну ночь тридцать — сорок свитков бывали готовы.

Шейх, когда закончил „Аль-Канон“, тоже так сделал: собрал всех лучших каллиграфов, сколько их было в Исфахане, сам диктовал, а писцы слово в слово записывали. Потом каждый каллиграф собрал у себя кто двадцать, а кто и тридцать жаждущих знаний молодых талибов, и то, что записал со слов шейха, диктовал талибам, а они это записывали, и таким образом, за два-три приема было готово несколько сотен рукописей.

Вот почему книга „Аль-Канон“ так быстро разошлась по миру и так быстро обрела славу.

Шейх вернулся из дворца после вечерней молитвы. Наставник был очень взволнован и встревожен. Он зашел в комнату, где собрались каллиграфы, попросил у них извинения и разрешил разойтись по домам. Мы остались одни. Шейх тут же сказал, чтобы я собрал одежду и еду на три-четыре дня пути. Как потом стало мне известно, от правителя Газны султана Махмуда в Хамадан, где обитал шейх, прибыл посол. Посол привез грозный приказ султана во что бы то ни стало, хоть под землей, найти шейха и немедленно доставить в Газну. Прочитав это высочайшее повеление, вконец перепуганный эмир Ала-уд-Давля тайно встретился с шейхом и ему самому предоставил решить, как быть и что делать. Шейх наотрез отказался ехать в Газну. Они решили обоюдно, что до отъезда посла шейху следует исчезнуть из Хамадана, — скрыться где-то на время.

Мы надели старые халаты, на головы натянули потрепанные шапки странствующих дервишей и в полночь, не весьма отягощенные грузом в переметных сумах, вышли из дома.