В этом мире подлунном...

И, поправив серебристую чалму на голове, двинулся к лестнице, по пути обдав Али Гариба запахом винного перегара. Али Гариб вопросительно взглянул на Абул Вафо. Долговязый Рыжий нагнулся к визирю, почтительно-ироничным шепотом сообщил:

— Ничего нельзя было сделать, господин мой… Шейх-ур-раис повторяет: де, доброе вино есть доброе лекарство и в употреблении этого лекарства не ограничивает ни себя, ни спутников…

Главный визирь тем не менее не растерялся: приказал сводить «великого исцелителя» в баню да обновить всю его одежду.

После бани Шахвани, сверкая роскошным одеянием и распространяя вокруг себя запах мускуса и амбры, важно прошествовал в покои султана. Али Гариб с тех пор ждет, когда его примет султан. Абул Хасанак водил Шилкима в баню, и к султану повел его тоже Абул Хасанак. Два ворона нашли друг друга. А главный визирь вот уже вторые сутки сидит в приемной зале и с тоской смотрит на резную дверь опочивальни. Мимо главного визиря шмыгали за эту дверь многие, кого вызывал покровитель правоверных, особенно часто повара и казначейские чиновники. Проплывали подносы, на которых горками возвышались золотые динары, слуги проносили златотканые халаты с пуговицами из жемчуга, сапфира и яхонта: повара-бакаулы таскали разные вкусные блюда: горячий кебаб из перепелок, остро благоухающий вроде бы чем-то лекарственным, мясцо молодого барашка, зажаренного на арчовых углях, и в обилии — алое вино в изящных хрустальных сосудах. Вообще, надо сказать, дворец султанский, уже несколько месяцев как погруженный в мрак и тишину, этот беломраморный дворец всего за два последних дня ожил, загудел, словно осиное гнездо. На лицах высокомерных дворецких и бакаулов-поваров, шустрых юных слуг, на лицах надзирательниц гарема, вдруг запорхавших, как разноцветные бабочки, Али Гариб читал удовольствие, радость и еще благословение искусному целителю господину Ибн Сине, шейх-ур-раису Ибн Сине, чудотворцу-врачевателю, который, гляди-ка, и смерть может не допустить к человеку.

Иногда резная дверь, ведущая в опочивальню из приемной, слегка приоткрывалась: на миг показывалась голова Абул Хасанака, и тогда люди в приемной — казначеи, повара, евнухи — бросались к двери. И главный визирь, обычно сидевший в мягком кресле в сторонке, поспешно вставал и тоже с надеждой устремлялся к Абул Хасанаку. Но Абул Хасанак, сделав каменное лицо, обидным надменным жестом останавливал Али Гариба и, отдав нужные распоряжения челядинцам, затворял дверь. А на вопрос главного визиря о здоровье султана неизменно отвечал: «Слава аллаху, все идет хорошо, слава аллаху!»

Вчера Али Гариб просидел вот таким образом до самой поздней молитвы, потом вынужден был вернуться к себе домой. Ночью, когда во дворце все уже спали, он вызвал старшего повара — личного своего доносчика — и расспросил о делах во дворце.

О, прибытие достопочтенного Ибн Сины оправдало самые смелые ожидания! Колики в животе могущественного султана стихли, самочувствие улучшилось и в целом. Почему покровитель правоверных и указал преподнести великому исцелителю несколько подносов золота. К тому же выделил для него отдельную комнату ря дом с опочивальней и залой заседаний. Господин Абул Хасанак и великий исцелитель там и отдыхают вместе, в, этой комнате, когда султан засыпает.

До самого утра не смог сомкнуть глаз Али Гариб, узнав про это, ворочался и ворочался, будто лежал не на грудах сложенных шелковых одеял, а на колючках. Нет, Али Гариб никогда не сомневался в том, что происходящее, всякое происходящее, происходит по воле аллаха и свидетельствует о мудрости всевышнего. Но… не всегда эту мудрость поймешь, не всегда! По его, уже не аллаха, а главного визиря, воле мошенник сделался «великим Ибн Синой». Для того ли, однако, привели мошенника во дворец, чтоб сей лжелекарь и впрямь излечил считавшуюся неизлечимой болезнь султана? А вот поди-ка… повелитель правоверных получил облегчение от лекарств лжелекаря и, мало того, дарит теперь этому обманщику и пьянице подносы с золотев, надевает на него златотканые халаты! А он, Али Гариб, нашедший этого наглеца, сидит в сторонке, и пользу из происходящего извлекает этот красавчик с бабьим задом — Абул Хасанак. Поистине в мире подлунном все изменчиво и все бренно…

Сегодня в полдень в приемную неожиданно для всех явилась Хатли-бегим. Она была в длинном платье из черного бархата, черный бархатный камзол, туго застегнутый на пуговицы-жемчужины, облегал талию, черный шелковый платок с золотыми нитями покрывал голову — суровая красота!

Хатли-бегим хмуро оглядела людей в приемной, в том числе и Али Гариба, сидевшего в мягком кресле, и, не отвечая на приветствия, двинулась прямо к спальне брата: Два проворных юнца неподалеку от двери бесцеремонно преградили ей путь.

Напудренное лицо Хатли-бегим стало белей полотна, насурьмленные глаза гневно блеснули:

— Вы не узнали меня, сучьи отродья, или ослепли?

— Узнали, великодушная бегим, узнали, однако… не разрешено, благодетельница! — сказал один слуга.

— Так зайди и доложи!

— И это нам не разрешено, — сказал другой.