В финале Джон умрет

Если поступило новое сообщение, лампочка мигает быстро, как маячок. Сегодня аппарат сигнализировал о сохраненном сообщении — о том, которое уже прослушали.

Нет. Я бы запомнил.

Неужели? Прошлым летом, через месяц после нашего разрыва, Дженнифер зашла в бар, в котором играла группа Джона. Я выпил, наверное, семьсот кружек пива, а потом оказался в доме, который Джен снимала вместе с подругой. Воспоминания о той ночи расплываются. Я помню пот, заливающий глаза, мое дыхание, отражающееся от шеи Дженнифер, влажные простыни. И муху. Я помню муху, которая жужжала, садилась мне на шею, на спину, щекотала, снова и снова будила меня. Все остальное я забыл. Через несколько дней одна из подруг Джен рассказала мне, что я рыдал и нес какой-то бред про то, что мне уготовано место в аду и с этим ничего не поделаешь. Я ответил, что это чушь, Дженнифер все придумала, чтобы выставить меня идиотом. Но откуда мне знать, правда это или нет? Некоторые воспоминания прячутся так глубоко…

И вдруг в моей голове появились обрывки воспоминаний, словно кусочки забытого сна.

Ты в самом деле помнишь. Помнишь, как ворвался в дом, вытащил большую книгу из ящика, выхватил пушку и бросился обратно, на мороз…

Сжав ключ в руке, я пересек лужайку и обошел вокруг дома. Следы, которые вели сюда, уже исчезли. Промежуток между домами превратился в аэродинамическую трубу, попав в которую, я начисто отморозил уши. В соседнем доме жили Андерсоны; сейчас они загорали во Флориде. Следующий дом стоял пустой; на передней лужайке в сугробе торчала табличка «ПРОДАЕТСЯ». Кто позвонил бы в полицию, если услышал выстрел? Если кто и проснулся, услышав выстрел, то, возможно, решил, что ему почудилось.

Я добрался до заднего двора, едва освещенного лампочкой, которая горит по ночам у черного хода. В центре заснеженного двора виднелось пятно розовой слякоти. Живот сдавило, словно металлической проволокой.

Неужели пару минут назад ты действительно жалел себя — и все потому, что придется провести остаток дней в тюрьме или психбольнице. Дейв, это настоящая кровь живой девочки. Эми сидела в теплом доме, собиралась пойти спать, и тут ее кто-то утащил или оглушил. Что ты помнишь? Ты помнишь вспышку, пистолет, подпрыгнувший в руке, то, как ты копаешься в снегу, пытаешься найти гильзу, но не находишь, так как тебя ослепило дульное пламя, помнишь, как у тебя звенело в ушах. Как и в ту ночь с Дженнифер, ты понимал, что не хочешь этого делать, но все равно делал, делал и делал. Дейв, ты не умеешь остановиться.

Я подошел к двери и дрожащими пальцами попытался вставить ключ в обледеневший навесной замок. Я уронил ключ один раз, второй, затем схватил замок, согревая его теплом рук. Наконец мне удалось его открыть.

Огненная вспышка в темноте, резкий треск выстрела, слепота, паника, морозный воздух, синий брезент…

Я потянул дверь, и она заскрежетала по замерзшей земле. Фортепианная струна, сдавившая желудок, снова натянулась, и если я бы что-то съел перед этим, меня бы точно стошнило.

У меня есть кусок синего брезента; раньше я накрывал им дрова, чтобы они не промокли. А сейчас он, небрежно свернутый, лежал на земляном полу сарая, а под ним — еще одно замерзшее пятно слякоти клюквенного цвета. Внутри брезентового рулона находилось что-то размером с человеческое тело, и я знал, что это на самом деле тело, завернутое словно…

Буррито убийцы!

…освежеванная оленья туша в кузове грузовика. Более того, это можно было бы принять за убитого оленя — если бы не три бледных пальца, торчавших из-под брезента.

Я отвернулся, вышел, уперся руками в колени.

Дыши.

Медленные, глубокие вдохи. Я выпрямился, выпустил облако пара; моя душа, казалось, хотела последовать за ним. Колени дрожали, словно сделанные из желе. Я прислонился к дверному косяку, скользнул по нему спиной. Внезапно мой зад замерз, а снег забрался под одежду, и я с удивлением я обнаружил, что сижу, раскинув ноги, и у меня нет сил подняться.