Продавцы на Меркадо передвигаются, как при замедленной съемке, и с неохотой роняют слова, ибо при такой жарище лучше поменьше разговаривать и не тратить последние силы на лишние звуки и жесты. Чина уехала за границу, и ее место занял дантист, резчик корабликов, который, однако, будучи толстым уродом, в торговле не преуспевает. Маркое тоже отбыл за рубеж, и собак теперь продает его невеста, которая только и ждет от него приглашения, чтобы уехать в Новую Зеландию. Книжник Ремберто почти процветает: ему удалось продать первое издание «Цыганского романсеро» Лорки и выставить на продажу такие раритеты, как «Стихотворения сеньориты Гертрудис Гомес де Авельянеды» мадридского издания 1841 года и роман «Сто лет одиночества», опубликованный на Кубе и украшенный автографом самого Гарсиа Маркеса, вероятно подарившего книгу какому-то видному кубинскому деятелю.
Моника гуляет по квартире в нижнем белье, так как все ее открытые летние платья поизносились, да и в таком пекле легче ходить полуголой. Поскольку окна и дверь на балкон распахнуты настежь (иначе можно задохнуться), мужчины из соседних зданий, особенно из Дома телевидения, с великим интересом поглядывают на нее из окон, а кое-кто даже вооружился биноклем.
Вчера Манолито-Бык склоняла ее к знакомству с одним испанским менеджером, работающим на Кубе. Мол, у него «полно зеленых и масса полезных знакомств», но она отказалась: «Пусть Лу с ним знакомится». Ей хочется забыть о мужчинах типа Варгаса, этого мексиканского хозяина плантаций перца чиле. Кроме того, ей хотелось бы упорядочить свою жизнь. Сегодня Моника, как обычно, делится думами с дневником.
«Нападавшие на меня парни мне больше не встречались. Этим пока все и кончилось.
Я сказала Малу, что на плоту никуда не поплыву. Да она и сама, наверное, тоже не поплывет, потому как ее друг приглашает с собой кого-то другого.
И все же у меня не исчезает дурацкое предчувствие беды, хотя Он старается меня успокоить. «Дорогая моя, не волнуйся. Ничего плохого не может случиться. Мы всегда вместе, и я тебя защищу», – сказал Он и обнял меня.
Последнее время Он уже перестал подшучивать, смеяться надо мной, как, например, тогда, когда я собиралась поднести цыплят Элеггуа, хотя потом я их все-таки прирезала и отнесла. Хотелось бы думать, что я влияю на Него. Была бы очень рада.
«Вот и поедешь в Канаду», – сказал Он, узнав, что Ричард обещал мне выслать приглашение.
«А ты, то есть мы? Ты позже обязательно приедешь, мне плохо без тебя», – сказала я, а Он молча погладил меня по голове.
Я ведь тоже с Ним изменилась, как уже писала. Особенно за последнее время.
Раньше я ни о чем не задумывалась и ни с кем не дружила. Наверное, с одной только Лу. Хотелось только шикарно жить и брать от жизни все что можно. Жизнь-то у нас одна. Так мне казалось. А теперь – нет.
«Конечно, я постараюсь к тебе приехать», – сказал Он.
Он лжет. Мы оба знаем, что с его оформлением за границу дело затянется на века, а скорее всего и вообще не дадут разрешения на выезд.
Однажды я так Его и спросила: «Почему бы тебе не уплыть на плоту?»
Мне давно хотелось узнать: подумывает ли Он о такой возможности?
Он молча поглядел на меня, словно пытаясь прочесть мои мысли. «На плоту почти невозможно уйти от пограничников, а в тюрьму не хочется. Несколько раз я пытался выехать легально, но пока не получается».
Я так и знала.
«В Канаде, – сказал Он. – ты хорошо устроишься. У меня там живет троюродная сестра, она поможет».
Моника зевает, рука застывает на тетради.
– Что-то я устала. Потом допишу, – говорит она, кладет ручку рядом с тетрадью и идет в ванную. Позже, в спальне, прежде чем облачиться в ночную рубашку, смотрится в зеркало.
Руки ласково скользят по груди до самых подмышек. Над правой грудью пальцы натыкаются на плотный бугорок под кожей. Она ощупывает его с любопытством и удивлением. Что-то очень твердое, размером с монетку; даже если сильно нажать, ничуть не больно.
– Совсем недавно тут не было никакого шарика, – недоумевает она: эта чуть заметная выпуклость совсем не нужна ее телу.
Наверное, Франсис был прав: лучше бы подождать, пока Моника не вернется сама. Тем не менее я хотел продолжить поиски. Мы с Франсисом вернулись к дому Моники, но о ней никто ничего не знал, и все соседи судачили только о том, что Кету увезли в дом для умалишенных. Мне рассказали, как Кета разделась догола и приплясывая побежала на Меркадо с криком: «Волдемор пришел на карнавал!» Ничего не узнали мы и о Малу. Под конец заехали к матери Моники, но сеньора еще не вернулась домой. Поздним вечером объехали все крупные отели и дискотеки и уже просто валились с ног от усталости.
– Enough for me, brother, [26]поедем-ка к одной моей приятельнице, которая всех и все знает, а заодно пропустим по стаканчику, – сказал Франсис и потащил меня в кабаре «Тропикана». Там в вестибюле мы встретились с его подругой, танцовщицей-мулаткой, которой Франсис поведал о Монике и о наших поисках.
Мулатка задумалась на пару секунд.