В глубь времен

Самолет взмыл, как бумажный шарик на струе воды, немного повертелся на месте в поисках нужного направления, потом взревел и устремился к северу под углом пятьдесят градусов. Несмотря на мягкие кресла на шарнирах, все равно стало как-то не по себе от такого ускорения.

Самолет уносил меня вместе с чемоданами и портфелем, в котором кроме зубной щетки и пижамы находились микрофильмы профилей, общий план Бернара, магнитная лента и письма Грея и Понталье, подтверждающие все это.

И еще, сам того не подозревая, я увозил корь, "австралийскую корь" — под таким названием она обошла весь земной шар. Фармацевтические лаборатории спешно изготовили новую вакцину и заработали на эпидемии кучу денег.

Через день я прибыл в Париж. В нашем ледяном уединении мы начисто забыли о глупых и жалких пакостях мира. А они еще более расширились и укоренились за эти три года. Чудовищная тупость обитателей материка напоминала мне двух огромных собак, сидящих на привязи друг против друга, они мечутся и рвут ненавистную цепь с единственной целью — наконец ее порвать и задушить собаку напротив без всякой на то причины. Просто потому, что это д_р_у_г_а_я собака. Или, быть может, потому, что они б_о_я_т_с_я друг друга…

Я читал австралийские газеты. Маленькие пожары, кем-то умело поддерживаемые, не только не затухали, но все больше разгорались. Их число увеличивалось. На всех границах ужесточались таможенные и полицейские барьеры. Высадившись на аэродроме в Сиднее, я не получил разрешение ни следовать дальше, ни вернуться обратно. В моем паспорте не хватало, я уже не помню какой точно, военной визы. Тридцать шесть часов ушло на хождение по разным учреждениям, чтобы наконец получить возможность вылететь в Париж. Я боялся, как бы они не сунули свой нос в микрофильмы. Интересно, что бы они тогда себе вообразили. Но никто не попросил меня открыть портфель. Я мог увезти схемы размещения атомных баз — это никого не интересовало. Нужна была виза. Таково предписание. Боже, как это глупо, и это называется цивилизованный мир.

* * *

Как только Симон вывернул содержимое своего портфеля, Рошфу, руководитель Полярных французских экспедиций, взял дело в свои руки с привычной для него энергией. Несмотря на свои почти восемьдесят лет, он каждый год две-три недели проводил на том или другом полюсе. Лицо кирпичного цвета, обрамленное короткими седыми волосами, голубые глаза и оптимистическая улыбка делали его таким фотогеничным, что журналисты не упускали случая побеседовать с ним и показать крупным планом.

В этот день он собрал всех, кого мог: все каналы телевидения, все газеты, представителей ЮНЕСКО. Он решил, что нельзя более держать открытие в секрете, и намеревался получить немедленно необходимую помощь, даже если для этого ему придется трясти ЮНЕСКО, как фокстерьер крысу.