— Если бы мужей выбирали, как яблоки на рынке, я бы, конечно же, выбрала себе что-нибудь попроще, — улыбнувшись, вздохнула Регина, — но мужей не выбирают, замуж идут по любви. Я не смогла бы никого любить так, как любила тебя.
— Любила! А сейчас больше не любишь.
— Если бы не любила, не звала бы с собой. Давай, собирайся, Лазарь. — Регина встала и направилась к выходу. — Мы уже подали документы на выезд, сейчас оформляют быстро, а нам еще нужно успеть продать квартиру и библиотеку.
С этими словами Регина вышла из комнаты, а Лазарь остался сидеть на своем месте. Очарование момента постепенно рассеивалось, и перед его взором на месте Регины теперь отчетливо вырисовывался старый букинист, который тогда, сто лет назад, на Арбате предсказал Лазарю его судьбу. Он хотел только предупредить Лазаря, а получилось пророчество. Как его звали, этого старика? Кажется Герман Карлович? Лазарь не верил в мистику, он был реалистом, но в данный момент он отчетливо ощущал в себе волю другого человека, человека, который уже давно умер и теперь блуждал в книжных лабиринтах, только уже в других мирах. И этот человек как будто принуждал Лазаря в точности повторить ту ошибку, которая привела его самого к гибели.
— Я не могу оставить библиотеку, — громко проговорил Лазарь. Кому предназначались эти слова, неизвестно, поскольку в комнате больше никого не было. — И вывезти самые ценные издания я не смогу, меня с ними не выпустят.
На какое-то мгновение он почувствовал себя как человек, который всю жизнь своими руками строил себе убежище, и вот наступил момент, пришли люди, надели на дверь засовы, и человек понял, что это не убежище, а темница, из которой ему уже не выбраться никогда. Лазарь не дрогнул. Его физическое тело за последние годы стало таким неприхотливым, что он был готов к любым невзгодам. Единственное, чего он никак не мог лишиться, — это веры в то, что, в конце концов, разум воздержит верх над невежеством, и тогда он сможет передать труд всей своей жизни в достойные руки.
Регина с дочерью собирались недолго.
— Прошлое с собой не заберешь, — сказала Регина, — а барахлом и там обрастем.
Лазарь не поехал в аэропорт.
— К чему все эти душераздирающие сцены, — весело выкрикивал он, помогая выносить вещи, — вы еще хорошенько устроиться не успеете, как я к вам приеду. Вот только разберусь с библиотекой.
Регина молчала. Она молчала, когда они застегивали чемоданы, когда ехали в родном, ухающем, как сова, лифте вниз, когда мучительно утрамбовывали в багажнике старого такси поклажу, а Лазарь все это время тарахтел, как подвыпивший одессит, который решился любой ценой развеселить общество. И только когда багажник закрыли и таксист включил зажигание, Лазарь вдруг замолчал и стал переводить испуганный взгляд с жены на дочь и опять на жену.
Вика заплакала первая. Она обняла отца и срывающимся голосом произнесла:
— Береги себя, папочка! И приезжай поскорее, мы тебя будем ждать.
— Я приеду, я обязательно приеду… — всхлипывал Лазарь.
Когда Вика уселась в такси, Регина подошла к мужу.
— Мне нужен примерно месяц, — заторопился Лазарь, — я все самое ценное продам…
— Не надо, — остановила его Регина, — не трать последние мгновения на ложь. Давай лучше посмотрим друг другу в глаза и поблагодарим за все хорошее.
— Ну вот, вечно ты сгущаешь краски! — попытался сохранить водевильный тон Лазарь.
Но Регина как будто его не слышала.
— Знаешь, все-таки хорошего было больше, чем плохого, — продолжала она, — и я, пожалуй, все хорошее возьму с собой в Израиль, а плохое брошу здесь, зачем таскать за собой по миру ненужный груз. Прощай, Лазарь.
Регина обняла мужа.
— Почему прощай? — прошептал Лазарь ей в воротник.
— Потому что я знаю и ты знаешь, что мы больше никогда не увидимся. — С этими словами Регина села в машину, захлопнула дверь, и такси тронулось.
Регина ошиблась. Много лет спустя им все-таки предстояло встретиться еще раз.
…На кухне у Ирины Николаевны было как в парной. Батарея шпарила на полную катушку, при этом форточка была широко раскрыта, и оттуда тянуло морозным воздухом. Смешно, конечно, отапливать улицу, но в этом было что-то грандиозное, широкое, великодушное, и Регина Павловна, уставшая от крохоборских расчетов в мире строгой экономии, сидела под форточкой и дышала полной грудью. На столе перед ней лежали два листа, исписанных мелким, пляшущим, до боли знакомым почерком. Это была рука ее мужа Лазаря. Вот уже битый час Регина Павловна не решалась приступить к чтению. Наконец, Ирина Николаевна догадалась оставить гостью одну.
— Я пойду прилягу, — сказала она, — что-то с утра сердце побаливает, а вы здесь в покое почитайте, а потом поговорим.
Соседка вышла. Регина Павловна взяла в руки документ и приступила к чтению.