В глубине души

«Правильным было бы отвезти ее в больницу, — думал он, — чтобы проверить, нет ли переломов, разрывов внутренних органов. Но в больнице коллеги начнут задавать ненужные вопросы, потом обнаружится на машине вмятина, в общем, не отвертишься».

Гурам был хирургом. И как раз ехал домой после удачной операции, а тут надо же — такая превратность судьбы! Только что там, на операционном столе, спас человека, а здесь чуть не убил.

Галя тихо застонала.

«Ладно, — решил Гурам, — отвезу ее на квартиру к матери. Мать у родственников в горах, квартира пустует. Сам обследую, сам выхожу, а если, не дай бог что, в больницу никогда не поздно».

После тщательного осмотра Гурам пришел к выводу, что девица — целехонька, только испытала сильнейший шок.

— Найти бы этого мерзавца, из-за которого она на такую глупость решилась, своими бы руками задушил!

Гурам позвонил жене, сообщил, что ему придется какое-то время пожить у матери, и попросил принести еды.

Жена ни о чем не спрашивала. Надо так надо.

Она твердо усвоила одно правило — меньше знаешь, крепче спишь. Ее силы уходили на воспитание детей, а на измены мужа сил не оставалось.

На следующий день Гурам позвонил на работу и сказался больным. Жене объяснил все как есть и, как вещественное доказательство, предъявил пациентку, которая лежала в бреду.

— Ты мне помоги, Нино! — попросил он.

Увидев полудохлую девицу, Нино несказанно обрадовалась.

«Такая никак не может быть соперницей», — подумала она и ошиблась, потому что Гурам с первого же мгновения, еще когда увидел ее полуобнаженное тело на черном асфальте, почувствовал, как в груди его образовывается большая пустота, готовая впустить в себя новое чувство.

Гурам был романтиком, его не интересовали случайные связи. Если он увлекался, то это было всерьез и надолго.

И единственным непреложным правилом во всех его романах было одно: семья — это святое!

И Нино, зная об этом, была относительно спокойна.

Чем дольше Гурам ухаживал за своей подопечной, тем сильнее проникался к ней трогательным нежным чувством. И Галя задолго до того, как окончательно пришла в себя, стала испытывать нечто вроде доверия к окружавшему ее пространству.

Оно было живым и теплым, это пространство, и ей хотелось лежать и лежать в нем, как в колыбели, и чувствовать вокруг себя чье-то очень заботливое присутствие.

Когда Галя впервые за долгое время открыла глаза и увидела лицо Гурама, оно показалось ей совершенно родным, как лицо человека, которого знаешь всю жизнь.

— Ну наконец-то… — произнес Гурам и стал щупать пульс на ее запястье.

— Где я? — поинтересовалась Галя.

— Слава богу, не на небе, — пошутил Гурам. — Вы у меня дома, меня зовут Гурам, и под моей машиной вы пытались покончить со своей жизнью. Почему?

Ответу на этот вопрос Галя посвятила последующие несколько дней.

Гурам заботливо слушал, держа в крепких руках хирурга ее слабую ладошку, и эта слабость, эта беззащитность разливались томящим чувством вокруг его сердца.

Галя была такой хрупкой, такой невесомой! И он уже знал все изгибы ее полудетского тела.

Тем временем Галя быстро шла на поправку, и вот однажды, почувствовав себя достаточно окрепшей, она встала и удалилась в ванную комнату.

Она отсутствовала долго, так долго, что Гурам начал нервничать.

Он несколько раз постучал в дверь, чтобы узнать, все ли в порядке. На что Галя отвечала мелодичным пением и плеском воды. Наконец дверь отворилась, и из клубов пара к нему навстречу шагнуло что-то божественное, что-то немыслимое, что-то такое, отчего Гурам разом лишился рассудка.

На Гале была надета мужская рубаха, которая доставала ей почти до колен; пушистые светлые волосы обрамляли до прозрачности нежное лицо, губы приоткрывались в заманчивой улыбке.

— Богиня! — прошептал Гурам и бухнулся на колени. — Всю жизнь на руках носить буду! Никому, никому не отдам!

Какой смысл вкладывал Гурам в эти слова? Скорее всего, никакого. Он был попросту потрясен красотой момента.

Но в Галином сознании отпечаталось каждое слово, каждый звук. Она поняла эту фразу буквально — на всю жизнь! И ее душа, так долго ожидавшая любви, тихо и доверчиво поплыла к нему в руки.

Страсть Гурама была поистине африканской. Он кормил Галю виноградом, аккуратно каждую ягодку закладывая ей в рот, и движения ее губ, округлые и неторопливые, приводили его в неистовое состояние, он рвал на ней рубашки одну за другой, одну за другой, пока рубашки не закончились, и Галя уселась пришивать на них пуговицы, чтобы продлить удовольствие возлюбленному.

Про свое удовольствие она не думала, потому что никакого удовольствия не испытывала.

В любви Гурам был чрезмерно тороплив и ненасытен.

Его возбуждения хватало ровно на одну минуту, зато, сделав короткий перерыв, он быстро воспламенялся вновь, и Галя, не имевшая никакого другого опыта, думала, что так и должно быть. Правда, представить себе, что это продлится всю жизнь, она не могла и не хотела.

«Наверное, он когда-нибудь успокоится, — думала Галя, — главное, что он меня любит, а это и есть счастье».

Счастье было прервано внезапным появлением Нино.