В глубине осени. Сборник рассказов

Светло-русый, с рыжеватой бородкой, с мягкой обаятельной улыбкой и такими же манерами. Из семьи провинциальных школьных учителей. Он был прост и благожелателен в общении и лишён так часто встречающейся в местной богемной среде заносчивости и высокомерия. Вообще, он производил впечатление человека стеснительного и деликатного, но это было только на поверхности. Внутренне он был достаточно твёрд, особенно если дело касалось живописи. Дело в том, что к моменту нашего с ним знакомства он уже был сложившимся художником-абстракционистом. У него был ярко выраженный собственный стиль, чего не скажешь обо мне. Я находился в поиске и пробовал разнообразные стили, пытаясь найти свой. Я ещё пробовал поступить в институт и получить образование.

Ромунасу вся эта «байда» с институтом была ни к чему. Понятно, что с таким подходом перспективы его карьеры были туманны, если не сказать никакие. Конечно, в Литве к абстрактному искусству относились гораздо терпимее, чем в остальном СССР, но подобные «эксперименты» позволялись только дипломированным художникам и «членам союза». Иногда такие работы можно было увидеть на выставках, но, всё же, это были вещи «предметные», оставляющие возможность предметных ассоциаций. Чистая же абстракция и «беспредметность» считались проявлениями и влияниями буржуазной западной культуры и не пропускались худсоветами и партийными идеологами от искусства.

Я жил с родителями и старшей сестрой в трёхкомнатной хрущёвке и работал художником-оформителем. Ни места, ни условий для занятий живописью не было. Словом, нужна была мастерская.

Во время вступительных экзаменов в институте я познакомился с очень красивой девушкой, которая тоже, как и я, не поступила. Мы разговорились. Она жила с матерью и сестрой в частном доме на окраине города. У них была свободная комната, и она предложила сделать в ней мастерскую. Я, естественно, сразу согласился, а поскольку у Ромунаса были проблемы с жильём, предложил и ему перебраться со мной.

Устроились замечательно. Тут тебе и мастерская, и спальня, и за стенкой комната с двумя молодыми прекрасными девушками. По вечерам и выходным работали в мастерской. По ночам тоже не скучали. К тому же девушки иногда выполняли роль натурщиц. Впрочем, натурщицы нужны были только мне. Ромунас, как абстракционист, в них не нуждался.

По понятным причинам долго так продолжаться не могло. У их мамы – хозяйки дома – рано и поздно должны были возникнуть к нам вопросы. И они, конечно, возникли. Не понятен был наш «статус»: то ли мы квартиранты, если так, то почему не платим за жильё? Если женихи, то – где предложения руки и сердца?

Бывали и непредвиденные случаи. Например, когда я, заснув под утро в постели возлюбленной, забывал перебраться к себе на диван в мастерскую, утром был застигнут мамой на месте «преступления». Хорошо, что к этому времени моя подруга уже ушла на работу. Обнаружив меня в постели дочери, мама с удивлением спросила: что я делаю в «детской» постели? – на что я вынужден был ответить, что мне стало холодно в мастерской. Подобные объяснения, вероятно, не очень её успокаивали, и напряжение в отношениях усиливалось.

Через полгода ситуация подошла к своему логическому завершению. Ромунас нашёл себе другую квартиру. Я же согласился на предложение моего друга Сильвестра, который закончил в Вильнюсе художественный институт и распределился в Ионаву – городок неподалёку от Каунаса – главным художником города, получил там квартиру и мастерскую и пригласил меня поехать с ним.

В следующий и в последний раз я увидел Ромунаса на его свадьбе. Он передал приглашение через моих родителей.

Не скажу, что я очень обрадовался его выбору. Сама невеста была приятная девушка – студентка художественного института, хорошенькая и всё такое, но вот её родители… тут у меня возникли большие сомнения. Папа оказался зав. отделом ЦК компартии Литвы. А это очень тяжёлый случай для нашего брата-художника, тем более такого, как Ромунас. Слегка знакомый с этой категорией партийных работников, я предвидел впереди на пути моего друга острые подводные камни. На свадьбе я, конечно, ничего такого ему не говорил – зачем портить человеку праздник.

Свадьба проходила в два дня. В первый день праздновали родители, взрослые родственники и товарищи по партии. Во второй – молодёжь, то есть дети вышеозначенных товарищей, подруги и друзья невесты по институту, ну и я со стороны жениха. Собирались все в квартире родителей, где поселились жених с невестой. Вот тогда я увидел, как живёт наша партийная номенклатура.