В глубине стекла

— И что? Ты и так весь в дерьме… Ещё добавят. Ты думаешь, Тамара сама такая храбрая… Голову даю на отсечение, у неё там лапа есть. Наверняка отстёгивает выше всё, что положено. Иначе бы так нахально не хапала. Думаешь, родители не жаловались? Жаловались! И что? Да ничего!

— И что же мне теперь делать?

— Да уходи ты оттуда, всё равно жизни не дадут, затравят. То, что тебе показали, это так — цветочки. Они тебя пока на пустом месте ловят. Доказательств у них никаких. Девка эта, если у вас ничего не было, врать не станет. А у вас, точно, ничего не было?

— Вовка!

— Что — Вовка? Ты парень что надо, а девки сейчас ранние, такие своего не упустят. С сопляками им уже надоело, а ты — в самый раз. И побалуешь от души, и трепаться не станешь. Да и учитель… Им прикольно.

— Ничего у нас не было, кроме того, что я тебе рассказал. Ничего! И потом Таня… она не такая…

— Может, и не такая. Они разные… Тогда они вряд ли тебя уволить смогут. Прогулы — туфта. Если бы прогулы были, она бы тебя должна была ещё в январе турнуть. А теперь поезд ушел. Не прицепишь. Но работать нормально всё равно не дадут. Смотри сам.

— Смотрю! — Олег пьяно опустил голову и тупо уставился в грязный пластик стола.

— Эх, брат, да тебя развезло. Пошли-ка, я тебя домой отведу.

— Всё нормально, я сам!

— Сам, сам… — проворчал Володька и, не очень твёрдо ступая, повёл Олега к выходу.

Спал Олег тяжело, словно проваливался всю ночь в чёрную вязкую жижу сна, но всё не мог до конца провалиться. Кажется, звонил телефон, но он так и не смог пересилить себя и встать. Проснулся рано, минут сорок провёл в ванной, выпил пакет кефира и пару чашек кофе, но всё равно было плохо. На работу пошёл к первому уроку, хотя сегодня занятия у него начинались со второго. Пошёл через парк, где недавно бродил с Ольгой. «Неужели это было всего неделю назад? — думал он, вдыхая чистый морозный воздух, чувствуя, как голова светлеет. — Будто сто лет прошло». К школе подошёл, когда первый урок уже начался, поток детей схлынул и только двое-трое опоздавших безнадёжно толклись у дверей, закрытых охранником. Когда Олег подошёл к крыльцу, дверь раскрылась и навстречу ему шагнул незнакомый коренастый мужчина лет сорока — сорока пяти. Незнакомец окинул взглядом его лицо, фигуру и остановился.

— Простите, вы не Олег Дмитриевич?

— Да, это я.

— Тогда я к вам. Моя фамилия Малышев. Я отец Тани.

Он замолчал. Молчал и Олег.

— Ладно, — Малышев решительно отказался от «выканья», — мне с тобой поговорить нужно. Давай-ка отойдём, — и он двинулся за угол школы, туда, где обычно тусовались старшеклассники, сбиваясь на перекур.

Был он широк в плечах, невысок, одет в короткую коричневую кожаную куртку на меху. Большие сильные руки его висели свободно, кисти то сжимались в кулаки, то разжимались. Олег шёл сзади, понимая, что если Малышев сейчас развернётся и врежет ему, он даже уклоняться не станет, не то что защищаться. Тот шёл уверенно, не оборачиваясь, ничем не выражая сомнения в том, что Олег следует за ним. Зайдя за угол, он повернулся и, хлёстко, будто ударив, спросил:

— Ну?!

Олег молчал. Он не боялся, просто не представлял, что и как он может объяснить.

— Рассказывай! — Глаза Таниного отца смотрели на него в упор.

— Мне нечего рассказывать. У меня с Таней ничего не было, да и быть не могло.

Олег стоял расслабленно и даже не освободил правую руку, продолжая сжимать ей ручку портфеля. Он спокойно, чуточку грустно смотрел в покрасневшие от бессонной ночи, задёрнутые пеленой бешенства глаза, и покорно ждал. Ему было всё равно.

С минуту они молчали.