В глубине стекла

— Послушайте! — вклинился он в малюсенькую щёлку между риторическими вопросами завуча, — но это — наше личное дело, в конце концов!

— Это не может быть вашим личным делом! Вы опозорили всех нас, весь наш педагогический коллектив! Ведь она — несовершеннолетняя!

— Кто несовершеннолетняя? — Олег отказывался вообще что-либо понимать. — Ольга Ивановна?!

В кабинете повисла тишина. Кто-то тихонько прыснул.

— Ну вот, — с трагической интонацией выдавила из себя Анна Абрамовна, — ещё и Ольга Ивановна! Да вы, вообще, Олег Дмитриевич, я даже не знаю… Маньяк какой-то… Нет, отношения с Ольгой Ивановной, это действительно ваше с ней личное дело. Речь о другом. О другой, если хотите. Речь идёт о вашей ученице, о Малышевой!

«Малышева, — судорожно бились мысли Олега, — какая Малышева? Ах, да! Таня! А при чём тут Таня?»

— При чём здесь Малышева? Объясните.

— Нет, это вы нам объясните, какие отношения вас с связывают с вашей ученицей!

— Какие отношения? Да никакие!

— Никакие? Знаете, не верится как-то. В школе трудно что-то утаить, вас неоднократно видели с ней целующимися! Если вы это называете «никакие отношения», то что же по вашему мнению «какие»?

Олег взглянул на Татьяну. «Стерва! — подумал он. — Что же ты им наплела? Как сама ко мне липла…»

— Что же вы молчите, Олег Дмитриевич? Это так или не так?

— Но, я её всего один раз-то и поцеловал…

— Знаете, как-то не верится, если уж вы целовались чуть не на сцене перед всей школой…

— Но я… Да она сама, собственно…

— Ещё скажите, что она вас соблазнила.

— Но я её, просто, как ребёнка… Как сестрёнку…

— Знаете, сестрёнку взасос не целуют, ребёнка, впрочем, тоже.

— Но дайте же мне объяснить…

— Давайте так, Олег Дмитриевич, — подала вдруг голос Тамара Витальевна, — сначала дадим высказаться педагогам, а потом предоставим слово вам. Тем более, что сам факт вы не отрицаете.

Олег вдруг понял всю безнадёжность своего положения. Что бы он сейчас ни сказал, всё можно будет истолковано превратно. Оправдываться не было смысла, ему всё равно никто не поверит. Да и ни сообразить толком, что можно ответить, ни собраться с мыслями, ни даже высказать что-то до конца ему не давали, сбивая репликами, ехидными замечаниями. Как когда-то, когда на него в переулке навалилась стайка мелкой шпаны. Навалилась и стала наносить удары, и отбиться от них не было никакой возможности. Пришлось убегать. Теперь бежать было некуда, поэтому он просто замолчал.

Анна Абрамовна ещё некоторое время пылала праведным гневом, но выдохлась и села.

— Ну а вы что скажете, Марина Михайловна? — Тамара Витальевна ни на миг не переставала следить за ходом собрания.

Учительница географии согласно закивала головой и заговорила о недопустимости подобного поведения со стороны педагога, об ответственности за детскую психику, о порядочности… При этом она всё время искоса поглядывала на директора, словно спрашивала: «Ведь так? Ведь я правильно говорю?» Тамара Витальевна молчала, ни словом, ни кивком не давая понять, довольна она сказанным или нет. Наверное поэтому, желая сделать своё выступление ярче, Марина Михайловна налегла на вопрос: «А как далеко зашли эти отношения?»

— Что же, вопрос логичный, — директор была спокойна, — мы попросили разобраться в этой проблеме классного руководителя 10 класса «А», где учится Малышева. Лариса Павловна, вам слово, доложите, пожалуйста, коллегам, что вам удалось выяснить.

Лариса Павловна встала, привычно вздёрнула нарисованные брови и, поджав и без того узкие губы, заговорила:

— Сегодня утром я разговаривала с Таней Малышевой… Ну, что можно сказать… Девочку я знаю давно, и в последнее время она, конечно же, сильно изменилась. Она всегда была очень открытой, честной, доверяла мне, не скрытничала. А сегодня я её просто не узнаю. Она отмалчивалась, заплакала, а когда я её напрямую спросила о её отношениях с Олегом Дмитриевичем…

— Вы что же, её об этом допрашивали?! — не выдержал Олег, изумлённо глядя на классную руководительницу.

— Не допрашивала, а попросила откровенно, как матери, рассказать всю правду. Так вот, несмотря на мои усилия, девочка ничего не сказала, она замкнулась. А когда я ей велела после уроков прийти сюда, на наше собрание, у неё буквально началась истерика и она убежала. Как выяснилось, она вообще убежала с уроков домой. Представляете?! Никогда ничего подобного не было, а теперь… И хотя девочка мне ничего не сказала, но она ничего и не отрицала, и я, как педагог, могу с уверенностью заявить, что девочка переживает сильнейший психологический стресс. На неё, безусловно, оказали сильнейшее влияние эти неестественные для её возраста отношения со взрослым мужчиной, тем более с учителем. Я не знаю, насколько далеко зашли их отношения, но думаю, что в душе ребёнка борется привитое с детства чувство уважения к учителю с осознанием постыдности происходящего. Я, как педагог…