В глубине Великого Кристалла. Помоги мне в пути

И я наконец увидел, что он – не мой Петька. Незнакомый. Даже внешне уже не тот, не прежний. Выросший, тощий, угловатый. Клочковато-заросший, с длинной напрягшейся шеей. С непримиримым взглядом. И ощущение новой потери вмиг опустошило меня. Я сказал с тоскливым равнодушием:

– Да иди ты куда хочешь…

Он сразу обмяк:

– Пит, я в семь вернусь…

– Можешь хоть совсем не возвращаться… – Это я будто в яму шагнул. Удержаться не смог.

– Нет, я приду в семь. Пит…

– Иди…

День я провел, не выходя из дома. В бессмысленном ничегонеделании. Сидел у стола, качал щелкающий маятник непонятного прибора. Эдда, что-то почуяв, не тревожила меня. Время, как ни странно, прошло довольно быстро. Петька вернулся раньше срока, в начале седьмого.

– Видишь, я не опоздал.

– Ну и хорошо… Обед на кухне, Эдда Андриановна покажет.

– Пит, ну не злись…

– Я не злюсь, – объяснил я искренне. – Только… не знаю. Все как-то не так.

– Пит, я завтра никуда не пойду.

Тут я слегка повеселел.

На следующий день мы опять навестили отца Венедикта, Сивку и Зайчонка. Они приводили в порядок квартиру: двигали мебель и вешали шторы. Мы взялись помогать.

Отец Венедикт был в необычном костюме: в башмаках с крагами, темно-синих брюках и такой же, военного фасона, куртке с голубым бархатным крестом над левым карманом. Увидев, как мы изумились, объяснил:

– Старая форма. Когда-то был я капелланом в бригаде береговой охраны. Вот, вспомнил прежние годы на старости лет.

Мы заверили экс-капеллана, что нет у него никакой старости, а есть самый цветущий бодрый возраст…

О «Розалине» мы, как по уговору, не беседовали.

После обеда я и мальчишки поехали на «Остров Белоснежки» – это такой парк аттракционов со стереоэффектами: идешь по аллеям и видишь, как вокруг меняются пейзажи разных стран и планет…

Потом проводили Сивку и Зайчонка к отцу Венедикту. И почувствовали, что ужасно устали.

– Пит, ловим фаэтон и домой! Ага?

«Домой, – подумал я. – Быстро привыкли мы к старой комнате в Усадебном переулке. Будто и правда дом родной».

В машине я бодро сказал:

– Петушок, надо решать. Будем по-прежнему жить у Эдды или снимем более комфортабельное жилье. А?

– Зачем комфортабельное… – откликнулся он рассеянно. – И так хорошо…

Эта рассеянность опять царапнула меня тревогой.

– Петь, давай-ка не отрешайся от житейских забот. Надо, кстати, и о школе думать. Сентябрь на носу.

Петька молчал.

Я сказал уже с явным беспокойством:

– Неподалеку есть частный лицей. В государственную гимназию могут не взять, ты не гражданин здешней Республики… Ну, что ты молчишь?

– Пит… я не молчу. Я сказать хочу… Пит, не надо сейчас мне в школу.

– Почему?

– Я поплыву с ребятами. На «Розалине»…

Я как будто заранее чуял что-то подобное. Даже не удивился. Только опять навалилось ощущение потери.

Я молчал. А неторопливый фаэтон покачивал нас на рессорах.

Я понимал, что отговаривать и спорить нет смысла. Не поможет. И только спросил с горькой досадой:

– Что же ты раньше-то не сказал?

– Раньше… я и сам не думал. А тут узнал, сколько там наших. Они хотят, чтобы и я…

– Они хотят… И ты хочешь, да?

Он кивнул.

– Обо мне ты, конечно, не подумал.

– Пит, я подумал… Но я ведь вернусь. Через полгода. А там я… ну надо мне обязательно. Ребята к моим песням привыкли, и я должен… пока голос еще не начал ломаться… И вообще…

– Что «вообще»?

– Дело не в том, что я хочу, а в том, что… так надо. Понимаешь, когда я тот кораблик в подвале ставил, я же обет дал. Что не уйду с пути. А теперь получается, будто сбежал.

– Да почему ты решил, что плавание «Розалины» – твой путь?

– Потому что там ребята… Получается, что я их спас, а сам в это не верю и боюсь. Ну и вообще… Тут много всего. Обет…

«Ты ведь тоже ставил кораблик, – сказал я себе. – А где твой путь? Ты прошел его до конца? Говоришь, Конус погиб! Но ведь Юджин старается что-то спасти, бьется. И другие…»

Но не мог я думать о Конусе. Я думал о Петьке. Думал с безнадежным чувством близкого прощания.

Петька будто прочитал, что я думаю:

– Пит, тебе нельзя всего себя… на меня расходовать. Я же все равно скоро вырасту. А ты… что?

– А я состарюсь и, слава Богу, помру.

– Я серьезно. Тебе надо вместе с Юджином. Это же твое главное дело.

– Как-нибудь разберусь… Какое мое главное дело.

А что я еще мог сказать?

3

Несколько раз мелькала мысль: напроситься на «Розалину». В роли воспитателя или еще кого-нибудь. И не хлопоты меня останавливали, а ясное понимание: Петьке это будет не по душе. Так не по душе, что можем рассориться накрепко.

Если трезво подумать, ничего страшного не случилось. Полгода – невелик срок. Поработаю в самом деле с Юджином, потом Петька вернется, и мы будем жить-поживать вместе.

Но я понимал, что спокойной жизни не будет. И дело даже не в том, что Петька вернется еще более выросшим и отчужденным. Просто я чувствовал, что в прощании нашем есть какая-то роковая предопределенность. Будто оно – навсегда.

Чего я боялся? Полоза нет, не грозит он больше ни мне, ни Петьке. Безопасность плавания теперь обеспечена стократно. Это даже хорошо, что Петька повидает мир. И что у него такое вот понимание долга…