В глубине Великого Кристалла. Том 1

— Только, по-моему, зря этот джинн-мальчишка превратился совсем в обыкновенного человека, — сказал Стасик. — Маленько волшебства все-таки не мешает. А?

— Не знаю, — вздохнул Яшка. — Мне сейчас хочется стать совсем-совсем обыкновенным.

Стасик глянул на него украдкой и застыдился своих слов. Он ведь совершенно забыл, кто на самом деле этот веселый, растрепанный и слегка чумазый Яшка.

Легкая тень отчуждения легла между ними. Нет, не отчуждения, а неловкости и какой-то опаски. Стасик сердито задавил в себе это чувство. Сказал деловито:

— Ночевать у нас будешь, да? Мама согласится, не бойся.

Был уже вечер, они шли по Первомайской улице, и низкое солнце мелькало над заборами среди рябин.

— Не… На ночь я уж к себе. А то мало ли что…

Стасик загрустил, но сказал понимающе:

— Попадет?

— Крик подымут. Особенно Желтые тетушки.

— А еще придешь? — Стасик вдруг очень заволновался. — Ты ведь не последний раз, да?

— Приду, приду! — Яшка переливчато засмеялся. — Завтра же! — И не осталось между ними даже намека на тень.

— А отсюда… как уходить будешь? Можно посмотреть?

Яшка слегка насупился. Еще днем приметил он у берега ржавую баржу, наверняка пустую. Туда он и заберется, поглубже в трюм. И тогда уж… Потому что не превращаться же в статую на глазах у Вильсона! Белый шарик знал характер друга и понимал, как это ударит по Стаськиным нервам… И куда Вильсон денется с каменным пацаном в тряпичных трусиках и майке? И сколько набежит любопытных… А в трюме скульптуру никто не обнаружит. Вряд ли есть желающие шастать ночью по глубоким железным закоулкам. И уж тем более никогда не полезет в трюм Вильсон, Яшке-то известно, как не любит Стасик глухие и темные помещения. Конечно, Вильсон не виноват в этом страхе, просто натерпелся, бедняга…

— Ты проводи меня до реки, а там уж я сам, один… Смотреть не надо…

Опять грустно и с пониманием Стасик сказал:

— Тайна, да?

— Не тайна, но… может не получиться, если кто-то смотрит. Импульс не пойдет. И тогда… вдруг какое-нибудь межзвездное нарушение… — покривил душой Яшка.

По Банному логу они опять вышли к пристани, оттуда к станции Река и поднялись до половины откоса. Яшка нашел место, где выступ берега скрывал от глаз баржу.

— Вот здесь и стой… Я пойду, а ты не смотри за мной и медленно считай до ста. Обещаешь?

— Честно-пионерско. — Стасик взялся за кончик галстука (он так и гулял сегодня в «парадной форме»; ох и будет от мамы за перемазанную рубашку!). — Значит, до завтра?

— Честно-пионерско, — серьезно сказал Яшка. Он, если строго рассуждать, не имел права давать такое слово, но Стасик поверил. Яшка подержал Стасика за локти горячими пальцами и прыгнул за выступ, в бурьян…

Через минуту Яшка нырнул в люк на железной палубе. Ушибаясь, плутая в запахах ржавчины, забрался в дальний трюмный отсек. Сел, съежился, уткнулся лбом в колени. И невидимым лучом ушел сквозь пространство.

2

Побежали, по-ребячьи запрыгали счастливые летние дни. Потом Стасику казалось, что лето промелькнуло стремительно. Однако пока оно шло — было бесконечным.

…В один из первых дней Яшка познакомился с Полиной Платоновной. Вот как это случилось. Никого дома не было, кроме ребят, уснувшей Катюшки и Зяминой бабушки, которая за ней присматривала. И Стасик решил показать Яшке фисгармонию.

— Смотри, педали надо давить по очереди, а клавиши нажимать… Вот… — Стасик сел к инструменту и довольно ловко сыграл «Капитан, капитан, улыбнитесь…».

— Пусти-ка… — попросил Яшка.

— Только сильно не жми, а то Катька проснется, громче этой штуки загудит.

— Не проснется, — рассеянно отозвался Яшка. Поставил босые ноги на педали. Положил на клавиши пальцы с грязными костяшками и нестрижеными ногтями. Качнул, надавил. Низкая, но чистая нота вошла в тишину. Яшка пальцами левой руки пробежал по клавишам, вплел в эту ноту робкий мотив. Послушал, наклонив к плечу голову. Не очень уверенно, однако так, словно уже знаком с инструментом, заиграл двумя руками. Что-то неровное, осторожное, печальное… И вдруг старенькая фисгармония вздохнула, как великан. Незнакомой, берущей за душу музыкой раздвинула комнату, впустила в нее ласково-тревожное пространство, пересыпанное огоньками, похожими на окна и фонарики далекого города… Это была странная песня, где сплетались и колыбельная, и мелодия дальних дорог. А потом в ней зазвучали Стаськины сны с гудящим под ветром такелажем и пальмовыми берегами…

Яшка вдруг оборвал игру и оглянулся. И Стасик…

В дверях стояла (как в прошлый раз!) Полина Платоновна. Маленькая, скособоченная, седая. Держалась за косяк, будто у нее кружилась голова. Смотрела на Яшку, а глаза у нее были необычно синие. Впрочем, Стасик лишь мельком отметил это, музыка не сразу отпустила его.

Яшка встал. Не как застигнутый врасплох растрепанный Яшка, а будто воспитанный ребенок в просторной гостиной у рояля. Сдвинул пятки, опустил руки, наклонил голову.

— Где ты научился так играть, мальчик?

Он сказал полушепотом:

— Я не знаю… Извините, я просто так… Играл, вот и все.

— Феноменально… А чья это музыка?

— Я… не помню. Извините, — опять сказал Яшка.