Пространство зазвенело сильнее, напряглось и последний раз перевернуло громадный, во всю ширину лугов и неба, прозрачный лист. Я мотнул головой. В ушах шумел теплый очищающий ветер. Было непонятно, как полминуты назад я не хотел
А Еська! Получилось бы тогда, что я так и не нашел ее!..
— Так идем же! — Я хотел опять вскинуть Ерошку на плечи. Но он откачнулся:
— Не надо… Я уже сам могу. Не болит…
— Ладно. Пошли… — Я протянул Ерошке руку. Но он отступил. Сникший, потускневший.
— Ты иди… — И глаза его намокли.
— Да что с тобой? — Ведь пять секунд назад все было хорошо!
— Ты иди… — сипло повторил Ерошка. — Сам… — А ты?
— А мне нельзя. То есть не получится…
— Да почему?!
— У меня нет твоего таланта. Ну, воображения…
— Что за чушь ты несешь!
— Это ведь
Некогда было спорить. Ерошка опять куда-то ускользал от меня. И я сказал отчаянно:
— При чем тут воображение! Пойдем без него!
— Даль-то какая… — прошептал он.
— Ну и что? Дойдем когда-нибудь! Ерошка глянул исподлобья.
— Один-то ты можешь сразу… Представил, что ты уже там, раз — и готово. А со мной…
— А без тебя я никуда не пойду. Ты что, с ума сошел? Как я…
Я присел перед ним, взял за кисти рук, притянул. Он смотрел в сторону, посапывал виновато.
— Ерошка… Почему ты захотел, чтобы я тебя оставил? Он надул губы. Все так же глядя вбок, выговорил:
— Я не захотел. Наоборот… Но надо было, чтобы ты очень позвал меня с собой. Без тебя мне туда не попасть…
— Я и зову ОЧЕНЬ!
— Правда? — он стрельнул в меня быстрым зеленым взглядом.
— Вот балда! Нет, ты в самом деле заработаешь по шее! Ерошка заулыбался, оттаивая:
— Тогда ладно. Тогда идем… Но учти, что это насовсем. Опять была в его словах какая-то опаска. Но я только спросил:
— А если я возьму тебя на плечи и представлю, что оба мы уже
— Не получится… Да и зачем нам это? Дойдем как-нибудь без хитростей…
— Конечно, дойдем!
— Только учти: Город гораздо дальше, чем кажется…
— Но ведь все равно он же
— Да. И мне туда очень надо.
— Потому что… со мной? — осторожно спросил я.
— С тобой… И со всеми, кто там есть…
Мы пошли. Ерошка поглядывал на меня, а потом, поймав мой взгляд, начинал смотреть под ноги. Перед ним по землистой колее прыгали два кузнечика. Будто два братишки. Или… братишка и сестренка?
Я вспомнил Еську и вдруг понял, что она очень похожа на Серафиму. Да… Несмотря на то, что Серафима круглолицая, а Еська вся такая… остроугольная. А еще они обе были похожи на девочку с портрета, который я, восьмилетний, видел в мастерской старого Гольдштейна.
Трава стала ниже, кое-где между нею теперь виднелись песчаные проплешины. Сам не знаю отчего, я сказал:
— Может быть, мы встретим здесь Травяного Зайца.
— Травяного и Песчаного, — с пониманием уточнил Ерошка.
— Да…
— И он пойдет с нами! Хватит уж ему болтаться неизвестно где!
— Но он же охраняет Синего Треугольника, — осторожно напомнил я.
Ерошка хмыкнул.
— Думаешь, Треугольник все еще сидит в твоем ящике?
— А где он?
— Он… везде.
— Откуда ты знаешь?
— Ну… знаю, вот и все.
…Он и правда знал многое. Он сделался вдруг разговорчивым и, шагая рядышком, начал рассказывать, что будет дальше.
Сначала мы встретим Травяного и Песчаного зайца («И я скажу ему спасибо за патефон», — подумал я.) Потом, к вечеру, дорога приведет нас к асфальтовому шоссе с машинами, с автобусными остановками, автозаправками и уютными трактирчиками на обочинах. И мы увидим там павильончик, одна из стен которого будет сплошь из стекла. Это — фотомастерская Моти Гольдштейна. Для проезжих водителей, пассажиров и всякого дорожного люда.
Мотя, качая головой и удивляясь рассказу о наших приключениях, накормит нас ужином, а после спросит: не подбросить ли нас до Города на машине. Потому что нас там ждут. Вчера на велосипеде приезжала большеглазая конопатая девчонка и спрашивала: не появлялись ли тут длинный небритый мужчина и мальчик в футболке с надписью «Серафима»? Мотя сказал, что пока не появлялись, но появятся непременно, раз она ждет.
«Ну, я задам этому трубочисту», — пообещала девочка и укатила.
«Непонятно, кого она имела в виду», — сокрушенно скажет нам Мотя.
«Меня», — гордо сообщит Ерошка и, улыбаясь, ляжет щекой на стол.
Мотя снова скажет о машине, но Ерошка уже будет спать, причмокивая губами рядом с тарелкой, где останется недоеденной рисовая каша с повидлом.
Ерошку мы уложим на топчане, под холщовой декорацией, изображающей пароходную палубу. Травяной и Песчаный Заяц с перемазанной повидлом рожицей уляжется у него в ногах. А мы с Мотей будем сидеть за бутылочкой «Каберне» и разговаривать до середины ночи. О чем? Ну, это отдельная повесть…
Утром, после завтрака, Мотя вновь напомнит про машину. Но мы с Ерошкой двинемся пешком. Славно идти не спеша, когда впереди только хорошее. Ожидание хорошего — это уже само по себе радость.