В глубине Великого Кристалла. Все произведения цикла

Ох и сильная девчонка! Двумя рывками выволокла меня из кухни, из дома, на крыльцо. Там танцевал на тонких ножках Росик.

– Садись! – приказала Грета.

– Зачем?

– Затем, что иначе умрешь! – кажется, она заплакала.

Я ничего не понимал. Подумал: "Так и так умру…" (кстати, почти без страха подумал). Сказал:

– Он не поднимет двоих…

– Поднимет! Да садись же!.. Смотри, у тебя уже начинается, как у него! – Она дернула на мне ворот, я глянул на плечо. Там на месте ягоды вырастал красный паук. Тут я сильно испугался. И быстро сел на Росика задом наперед, грудью к спинке (будто это могло меня спасти!). Грета оказалась сзади – я почувствовал, как металлические пуговки ее форменной рубашки впились мне в спину. Горячий шепот Греты шевельнул мне волосы на затылке:

– Вперед… – Видимо, это был приказ Росику.

Мы рванулись со ступеней, и первые несколько секунд я думал об одном: не полететь бы кубарем с деревянного конька. Швыряло из стороны в сторону, я вцепился в спинку, зажмурился. Потом открыл глаза.

Воздух с тополиными пушинками бил по щекам. Я не понял, где мы мчимся. Видимо, по огородам и пустырям. Хлестали по ногам верхушки высоких трав. Потом перестали. Оказалось, что Росик несет нас по воздуху, выше репейников и кленовых зарослей. Теперь движение стало ровным, и мысли – тоже ровнее.

– Куда мы? – громко спросил я.

– На Круг! Там начинается Дорога. На Дороге не умирают…

"Это хорошо, что не умирают… А что там делают?.."

Мы помчались по Второй Раздельной, мелькнул знакомый дом с редакцией "Почтовой ромашки" (где я так и не побывал). Потом – стена Крепости. Росик взметнул нас выше стены и снова канул вниз (все ухнуло внутри). Теперь мы летели над Пустошью – над проблесками воды, над осокой и тростником. Опять захлестало по ногам.

Сколько летели – не знаю. Наконец скорость уменьшилась. Деревянные ножки Росика застучали по твердому. Он остановился. Грета спрыгнула, потянула меня:

– Слезай…

Я неуверенно встал на ноги. Под ногами оказались доски. Даже не доски, а плахи. Щелястые, местами прогнившие. Кое-где росла в щелях трава с мелкими белыми цветами. Я оглянулся. Мы стояли на круглой площадке среди зарослей ольховника. Через площадку тянулись ржавые рельсы на кривых истлевших шпалах. "Вот он Круг", – понял я.

– Он скоро повернется… – шепотом сказала Грета. – И тогда ты иди… – Она смотрела в сторону, и щеки ее были мокрые.

– Куда? – тоже шепотом спросил я.

– Сперва по рельсам. Потом как получится… По Колее…

– Зачем?..

– Чтобы не помереть… дурень… – Она всхлипнула и посмотрела мне в глаза.

– По какой колее? – пробормотал я, моргая.

– Ты почувствуешь… Колея – это часть Дороги. Она спасет…

– И долго идти? – спросил я, холодея. Потому что вплотную подступило Расставание.

– Не знаю… Наверно, долго…

– А можно будет вернуться?

– Не знаю… Если можно, Колея выведет сама. А ты не пытайся повернуть назад. По Дороге не ходят обратно, такой закон…

Тогда я рассердился:

– Откуда ты знаешь?!

Она сказала виновато:

– Сама не понимаю. Знаю, вот и все… – И опустила голову

– А если я все-таки пойду назад?

Она снова глянула мне в лицо мокрыми глазами.

– Тогда… наверно, свалишься, как Лыш.

Да, Лыш… И моя тревога перекинулась от меня на него:

– А почему с ним случилось… такое? Ведь ему-то не делали прививку! Может, он заразился от меня?

– Не говори чушь… – слабо отмахнулась Грета. – Он сам виноват. Из-за своих опытов со временем…

– Из-за часов? Но тогда ведь…

– Да при чем тут часы! Они безопасны. В них ведь нет обратного хода. А Лыш захотел однажды сунуться назад по Времени, за твоей ампулой, ты же знаешь. Он мне про это рассказывал и уже тогда сказал: "Боюсь, добром это не кончится…" Наверно, там он и схватил заразу. Обратное время опасно. В твоем этом препарате тоже ведь были частицы с обратным вращением, вот и получилось, что вы одинаково… Его ты спас, а сам… – И она заплакала уже в открытую.

– Да ладно… – пробормотал я. – Может обойдется…

А что еще я мог сказать? Я знал, что не обойдется. Что сейчас я уйду в какой-то другой мир. Если даже и не погибну (а красный паук жег мне плечо), то все равно никогда не вернусь в город Инск. Больше не увижу тех, кого люблю. Тех, без кого я не могу ("ну не могу-у-у же никак!"). Но я скрутил в себе этот крик, эти слезы. Не потому, что стыдился, а потому, что былобесполезно.

И наступила тишина. Даже Грета не всхлипывала. Только потрескивали крыльями стрекозы. Им-то, стрекозам, было все пофигу. И я очень захотел сделаться одной из них – летать и ни о чем не думать, не помнить…

Грета смотрела вниз, на доски. Я тоже. Доски вдруг шевельнулись – и будто качнулось все пространство. Я взмахнул руками, выпрямился. Круг поворачивался, ветки ольховника медленно плыли мимо нас. Между ними появился просвет, в нем лежала такая же рельсовая колея, как на Круге. Рельсы соединились, и Круг замер.

– Вот туда и шагай… – Грета слабо махнула вдоль рельсового пути.

– Уже… сейчас?

– Скорее. Через минуту рельсы разойдутся, и потом надо будет ждать сутки. Ты не протянешь…

– Ладно… – глупо сказал я.

– Грин… поцелуй меня, – тихо попросила Грета.