В глубине

— Я вас и не обвиняю. Хотя, впрочем, — торопливо поправляется учитель: — я никого не имею права обвинять… Вы и не можете иначе рассуждать. Но на вас ведь задача-то какая возложена!.. Книжонку одну предписано выписать нам на авансовые — вот об этом самом потешном деле. Виньетка в старинном русском стиле, портреты высочайших особ, министров и безграмотное какое-то бормотание… Букет такой, знаете… Я ведь вот патриот, а и меня тошнит… А рекомендована в руководство. И вот в ней: «до сего времени, дескать, наши школьники долбили свои книжки, заучивали никому ненужные и бесполезные сведения, но зато быстро теряли и те скудные семена нравственности, которые были заложены в них в родительском доме. И в дни революции, дескать, такая молодежь тянулась за мятежной интеллигенцией… А ныне весьма хорошим рассадником здоровых и национальных понятий в народе должна быть армия, — из ней уходят ежегодно сотни тысяч молодых людей, они и должны разносить по всем уголкам России накопленный запас патриотических чувств и священной преданности своему царю и отечеству»…

— Вот ведь куда вас метят-то! — обернулся Иван Самойлыч к вахмистру.

— Воля начальства, — покорно-виноватым тоном сказал Корнеевич.

Лично я знаю его, Корнеевича, как человека мягкого, полированного, и — конечно — педагог он не первосортный, но и не очень плохой, а в своей среде — один из лучших. И когда он говорит об ослаблении дисциплины, в нем говорит огорчение профессионала, которому хотелось бы представить порученную его обучению малолетнюю команду именно в таком блеске и щеголеватости, каких он достигал когда-то в полку, — но команда туго поддается серьезной шлифовке… И помочь нечем. Отсюда — грустный тон…

— А требования все усиливаются, — говорит, вздыхая, Корнеевич: — генерал требует, чтобы и словесность знали, и сокольский гимнастик, и ружейные приемы, и ученье пешее по конному… И чтобы оружие у всех было исправное. А как их заставишь справить оружие? Старикам на сборе стал атаман докладывать, чтобы на станичную сумму пики хоть справить, — зашумели все: «Не надо! пущай лучше учат аз! буки! Больших, мол, перестали учить, а с малыми забавляются! не надо!..» Что же с ними поделаешь? Рази нашим втолкуешь, что начальство требует? Вот 2-го числа штаб-офицер приедет оружие осматривать, а что я им покажу? Рази это оружие?

Корнеевич взял кривую пику из рук у мальчика Мохова, торчавшего перед нами вместе с группой любопытствующих своих сотоварищей. Вахмистр пренебрежительно потрогал широкий ремень, болтавшийся на пике. Мохов, погромыхивая носом, сказал с гордостью:

— Это служивский ремень, г. вахмистр, папанька его со службы принес. А вот ножны у меня плохие… Папанька от старых саней отодрал железо, обил, а она не держится… разорилась…

— Нос-то высморкай! — сурово сказал Корнеевич, возвращая пику своему левофланговому.

— Диковинное дело, что это такое! — продолжал он, обращаясь к нам: — больших, действительно, перестали учить, а маленьких вот… Говорят, Государь Император даже смотрел?

— Смотрел.

— Диковинное дело!.. А больших вот в лагерь теперь соберут, — они никак ничего… Слоняются, как неприкаянные…

В казачьих войсках существовал так называемый приготовительный разряд: казаки-малолетки, т. е. достигшие 20-летнего возраста, проходили краткий курс строевого ученья в станицах, а затем в майском лагерном сборе, одновременно с казаками второй и третьей очереди. В годы общественного движения, когда и казаки, призванные к усмирению, стали волноваться и роптать на тягость службы, власти пришлось сделать уступки: приготовительный разряд упразднили, в видах облегчения экономической тяготы, лежавшей на казаках в связи с «образом их служения», осенние и зимние учебные сборы в станицах отменили. Но эти шесть недель — в общей сложности — ничуть не облегчили казака: центр тяготы как был, так и остался в огромных расходах на снаряжение в первоочередные полки, а расходы казака на этот предмет не только не уменьшились, но заметно возросли — цены на строевых лошадей за последнее десятилетие, например, поднялись вдвое… Отмена же приготовительных учений отразилась заметнее всего лишь в том, что молодые казаки сменных команд, за отсутствием предварительной военной шлифовки, стали походить на мужиков — обстоятельство, огорчавшее не одного службиста Корнеевича…

— Да, вот на этих сопляков теперь больше уповают, — с осторожной усмешкой говорит он, пренебрежительно кивая на свою команду: — войсковой наказный атаман приказ по войску отдал… Так как войско наше всегда на первом самом плане состояло по службе и по дисциплине, а сейчас военный дух потеряли; в других местах детей уже на высочайший смотр представляют, а мы к этому без внимания и без забот, хотя и давно обучаем… Надо, чтобы и у нас было не хуже других: военный дух не терять! и первым долгом внушать подчинение и дисциплину!

Корнеевич строго поднял палец и посмотрел на нас внушительным взглядом.

— Что же, успех-то есть?

Корнеевич не сразу ответил.