В глухом углу

Зима была такой же, как миллионы раз раньше, а казалась неожиданной. Никто не ожидал, что тучи опустятся так низко — словно ватные одеяла тащились по лиственницам. Иногда сквозь дыры в одеялах вываливалась вата, земля цепенела под грузом снега. В другие дни налетал ветер, кругом шипело, грохотало и гремело, снег набивался в рукавицы, за шиворот, в валенки. Лара замерзла, по ней можно было ходить, но никто не ходил, реку покрывали метровые наносы. А потом стали раскручиваться холода, каждый день термометр падал на градус-два. К концу ноября ртуть укатилась за сорок и окаменела, на стене конторы вывесили спиртовый термометр, этому холода не были страшны. День стал тусклым, как сумерки, на работу и домой шли при электричестве. В полдень на часок выключали освещение, можно было оглядеться. Кругом, по крутым берегам, уступами поднималась тайга — темнохвойная и густая внизу, разреженная, серая, потерявшая хвою — вверх.

Только теперь было ясно, как неодинаковы работы. Тем, кто попал на проходку штольни, завидовали — их не мучили ни морозы, ни снег, ни ветер. Зато строители домов хлебнули горя. Светлане каждый вечер представлялось, что она дошла до предела: хуже быть не может. Но проходила ночь, и новый день был хуже.

Все навалилось сразу — морозы, пурга, темнота, нормы, неясно было, что труднее. Дома на площадке росли, но еще ни один не вывели под крышу, а без этого не было защиты от снега и ветра. С зарплатой стало немного лучше, бригада добралась до восьмидесяти процентов. Трое — Семен, Надя и сам Вася — шли выше ста, они были уже по ту сторону нормы. Игорь отставал, даже больше прежнего, разрыв между ним и другими увеличивался. Все теперь видели, что он попросту слаб.

Светлане тоже не хватало сил. Ей было трудно и от работы, и от одиночества. Она с тоской думала каждый вечер, что надо помириться с Валей. Но Валя держалась, как незнакомая, а просить извинения Светлана не могла. Она часто вспоминала совет Виталия — написать родным. Брошенная им мысль зрела, уже не казалась такой невозможной. Лучше отцовская проборка, чем смерть от невыносимой работы. Светлана надумала в последний раз — уже окончательно — посоветоваться с Виталием. Вместо этого она заговорила с Лешей. Они работали вместе и разговаривали о бедах своей нынешней жизни. Вернее, говорила Светлана, а Леша соглашался и поддакивал — она сердилась, когда ей возражали.

На этот раз он не поверил, что она серьезно.

— Брось заливать, Света! — сказал он снисходительно. — Я не такой наивный.

Светлана окрысилась:

— Что это значит — брось? Завтра пишу письмо и в конце месяца уеду!

Леша разволновался.

— Света, не нужно. Ну, прошу!

— Может, объяснишь по-человечески — почему не нужно?

Он хмуро огляделся по сторонам.

— Неудобно здесь, Света.

Они разговаривали на стене, укладывая кирпичи. Дул ветер, кругом было много глаз и ушей.

— Вечером поговорим в прихожей, — решила Светлана.

Прихожая барака, узенькое пространство перед сушилкой одежды, служила местом встреч, требовавших некоторого уединения. Светлана вышла, когда подруги улеглись. Леша уже ждал. Она сухо сказала:

— Слушаю.

Леша забормотал, что никак от нее подобного поступка не ожидал. Светлана особенно раздражалась, когда при ней мекали. Леша упомянул слово «дезертир», она оборвала его:

— Я не позволю так о себе! Больше нам говорить не о чем, слышишь?

Она не ушла. Леша стоял, прижавшись плечом к стене. Светлана с гневом ждала, что он еще скажет. Леша сказал:

— Ладно, могу не говорить… С тобой, как с человеком, нельзя. А что без тебя мне будет тяжело, тебе все равно!

— Это что же — объяснение в любви? — спросила она враждебно.

— А хоть и объяснение. Или объясняться тоже нельзя?

— Смотря, как объясняются…

— Как умею… Особых слов не подбираю.

— И напрасно! Я люблю только особые слова. И со мной надо по-особому, ясно?

Он ответил, падая духом:

— Ясно, конечно. Все как на ладони.

Светлана опять заговорила первая. Она воображала, что он способен на настоящее чувство, а он дальше болтовни не пойдет.

Он не стерпел обвинений.

— Да нет же, Светлана! Поверь, я от всей души…

— От всей души! — сказала она со слезами. — Даже поцеловать меня не захотел — вот твоя душа! К стене привалился, как инвалид!

Он оторвал плечо от стены и обнял Светлану. Но в ней болела обида.

— Не смей! — крикнула она, топая ногой. — Вот еще что задумал — обнимать без разрешения!

Леша теперь боялся даже прислоняться к стене. Он молчал и она молчала. Через некоторое время она сказала: — Если бы я поверила во все твои слова, так была бы дура.

— Чего же тебе надо, Света?

— А ты поезжай со мной, тогда поверю, что дорога…