Девушка мало, что знала о Шварцланде, в отличии от Максима. Алексей Петрович много ему рассказывал о своём родном городе. Вся информация собиралась им по крупицам: он искал старые советские фотографии, картины, газеты — всё, что не успели сжечь. Воронеж в прошлом был колыбелью русского кораблестроения. До войны был красивым индустриальным городом, в котором жили богатые и знатные люди, которые не хотели предавать свою родину. Когда пришли немцы, ни один воронежец не записался в полицаи. Вместо этого они активно вели против оккупантов партизанскую войну, не боялись полевых жандармов, устраивающих карательные акции, и свято верили в победу, которая так и не наступила. Почти все жители Воронежа, фактически стёртого с лица Земли, были либо убиты, либо сосланы в концлагеря. Алексей Петрович не забывал повторять Максиму, стоит режиму пасть и город вернёт свое исконное название. Поганый Шварцланд сгинет в умах, словно его и не было никогда.
Максиму доводилось бывать в городе. Правда, со времён Российской Империи и СССР, там практически ничего не осталось. В настоящее время город представлял из себя улицы с однотипными малоэтажными зданиями, на горизонте которых возвышались заводы и фабрики, бесперебойно работающие день и ночь на благо Рейха. Никаких увеселительных заведений, кинотеатров, театров или музеев. Берлин ненавидел бывший Воронеж настолько, что даже офицерам полиции или армии, служившим округе, приходилось ездить отдыхать в Лейпциг (Липецк). Были школы, но ограничивались восьмью классами. После их окончания выпускники Шварланда не имели право продолжить своё образование, в армию тоже их не брали. Уехать в другое место было нереально. Все жители в городе, представляющие из себя смесь народов восточной Европы и бывшего СССР, жили без надежды на завтрашний день.
***
По прибытии на вокзал города, Анна сразу заметила различие Шварцланда от городов Московии. Воздух был пропитан гарью и копотью, а обстановка была наполнена одним сплошным напряжением. Никакого радушия, только боль, пот и страдания.
— Герр офицер, простите… — взмолилась худощавая бледная женщина и упала на колени перед сотрудников Орпо[2]
—
— Простите…
Офицер вновь замахнулся женщину, но бить не стал. Слишком много, не самых простых пассажиров, вышло из поезда. Не для их глаз устроенное представление.
—
Женщина плача и держась за разбитый прикладом нос, постанывая, начала подниматься. Анне стало её жалко, чувство сострадания хотело заставить подойти и помочь ей. Максим понял её намеренья, жестко схватил за руку и одним взглядом дал понять, что не стоит вызывать лишнего внимания, особенно под личиной американских граждан.
За пределами вокзала различия ещё сильнее начали бросаться в глаза. Не броские улицы, дома с расклеенными по стенам листовками с нацистскими девизами и лозунгами вроде:
— Каждому своё! — повторила вслед за громкоговорителем Анна. От сказанного по её телу пробежала дрожь. Обратная сторона Рейха открывалась для неё всё шире и шире. Что будет дальше? Вопрос риторический. Ребёнку понятно, что ничего хорошего.
— Ань, нам надо идти, — Максим взял девушку за руку и отвел в сторону от настороженных взглядов сотрудников Орпо, в зелёных и чёрных мундирах, что дежурили у входа на вокзал. Они переговорились друг с другом, настороженно, посмотрев на пару. — Нам не стоит лишний раз светиться. — он огляделся. — Нас должны встретить, но я никого не вижу. Чёрт!
Анна не понимала, что делать. Ей стало страшно, и она взяла Максима под руку и крепко притянула к себе. Ей казалось, что если сотрудники правопорядка обратятся к ним, то она потеряет над собой контроль. После чего вся их миссия в миг провалится.
— Всё будет хорошо, — Максим вселил в Анну уверенность и увёл от взглядов полиции.