В году тринадцать месяцев

Мама не захотела посмотреть. Она взяла дочь за руку и молча повела к рукомойнику. Но даже принудительное умывание не могло сегодня испортить человеку в коротких штанишках настроение. Девочка вкусила радость настоящей взрослой работы и чувствовала себя счастливой и гордой, как человек, который мог о себе крикнуть: «Я построил Эйфелеву башню».

Выпутавшись из полотенца и маминых рук, она побежала, громко провозглашая победу:

— Я дерево побелила! Баба Ната, дядя Эй, я дерево побелила! Я всегда теперь буду белить. Я умею.

Потом остановилась, посмотрела на меня, полулежащего на крыше с ведерком в одной руке и кистью в другой, на голубое небо, на зеленые ветви липы, вознесшиеся выше дома, и неожиданно для себя прочитала стихи, тут же при нас сочиненные…

Шумят листья,

Шумят листья зеленые,

Как будто лето настает на глазах.

Она повторила несколько раз эти три строчки и побежала вприпрыжку к Леле.

— Ты мне дашь еще бельнуть? Я теперь не испачкаюсь. Я сниму платье и буду в одних трусах белить.

— Нет, Аллочка, это серьезная работа, а не игрушка, — сказала моя жена.

— Она и хочет серьезной работы, — подал я с крыши свой голос.

— Сиди там и помалкивай, — не поднимая головы и не оборачиваясь в мою сторону, бросила жена. — Должна тебе заметить, что ты ведешь себя непедагогично.

— А потом мы удивляемся, что никто не хочет идти в маляры, — сказал я, обращаясь к пролетающим мимо воробьям и синицам, сидящим на ветвях липы.

— Тетя Леля, дай, ну дай, пожалуйста, — пользуясь моей поддержкой, потянулась девочка к щетке.

— Алла, что это еще такое?

— Алла, подойди сюда, — строго позвала мама Рита и, когда девочка приблизилась к ней, сказала: — Не мешай людям работать. Разве тебе нечего делать?

— А что мне делать?

— Иди Доиграй с обезьянкой Джуди или Кнопкой. Зачем я везла целую сетку игрушек?

— Не хочу играть.

— Ну, помогай мне вскапывать огород.

— Ладно, — обрадовалась Алла. — Это я могу. А чем я буду копать?

— Своей лопаточкой.

— Она же маленькая и гнется.

— Ну и что же?

— Нетушки, не обманешь. Это игрушечная лопатка. А игрушечными лопатками, к вашему сведению, огороды не копают. Сама ее бери. А мне отдай свою.

— Алка, — засмеялась мама Рита, — отпусти ручку.

— Отдавай, отдавай, нечего.

— Отпусти, тебе говорят. Ты еще маленькая для этой лопаты.

— Не отпущу. Отдавай, отдавай. Нечего теперь.

— Мне некогда с тобой играть, слышишь? — Мама Рита нахмурилась. — Получишь по рукам. Лопата — острый шанцевый инструмент, а не забава для маленьких девочек. Вон к бабе Вале иди и к бабе Нате. Помоги им полы домыть.

Баба Валя выжимала около крыльца тряпку. Услышав совет мамы Риты, она сердито вскинулась:

— Еще чего! Соображай, куда посылаешь ребенка. Там по углам всякая мышиная зараза за зиму накопилась. Хочешь, чтоб туляремию подхватила?

Алла не спросила, как обычно, что это такое — шанцевый инструмент и что это такое — туляремия, хотя наверняка впервые слышала оба слова. Она бесцельно двинулась по саду, открыла и закрыла калитку, подобрала с земли молоток около кухни, ударила им о первую попавшуюся доску в заборе. Доска спружинила, и молоток отскочил с такой силой, что она его едва удержала в руке.

— Алла, — позвала веселым голосом тетя Леля, — спроси у бабы Наты и бабы Вали, собираются они нас кормить обедом?

Девочка не отозвалась. Она стояла у забора и бессмысленно ударяла молотком по пружинистой доске.

— Алла, ты где?

— Она занята, — ответил я за племянницу.

— Чем? — удивилась Леля.

— Вы думаете, маленькие дети только в рассыльные годятся? «Алла, спроси то, Алла, принеси это», — передразнил я. — Побелкой хотел заняться человек — не дали. Позвали копать огород и обманули. На крышу — нельзя. И так год за годом, год за годом. А потом: ах, попрыгунья-стрекоза выросла. Только и знает, что бессмысленно молотком бить по доске ради развлечения. Доска давно гвоздями приколочена, но это никого не волнует. Пусть бьет молотком по пустому месту, лишь бы не мешала.

Произнося свою речь, я выпрямился во весь рост на крыше, хотя это было опасно, и видел, с каким удивлением меня снизу рассматривают мама Рита и моя жена. Только Алла, не обращая внимания, била методично по доске.

— Где молоток? — высунулась из двери баба Валя. — Я его давно ищу.

— У твоей внучки в руках.

Почувствовав, что все на нее смотрят, Алла с еще большей силой стала бить по доске. Молоток, отскакивая, вырывался из слабенькой руки и проносился около самой головы четырехгранным заостренным снарядом.

— Зайчик, — испуганно подбежала к ней баба Валя. — Зачем ты это делаешь? Ты так нечаянно можешь убить себя.

— А я, может, хочу умереть. Убей меня.

— Ну-ка, дай сюда молоток. И не смей его больше никогда брать в руки. И уматывай в холодок от забора, пока я тебе уши не надрала за твои глупые слова.

Баба Валя пошла в дом, девочка двинулась за ней.

— Надери мне уши.

— Ты что, того? — спросил я с крыши.

— Не знаю, того или не того. Я еще не понимаю этого.

И она стала ходить за бабой Валей и клянчить:

— Надери мне уши.

— И надеру, дождешься.

— Надери, пожалуйста, мне уши.