В годы отрока Варфоломея

— Ой, Господь, с тобой, батюшка! Я теперь одно парное разве что пью… смеху-то! — прыснула вспомнив о вчерашней оплошке.

— Сидят себе втихомолочку, не поют, не бают…

— Матушке занеможилось, к себе пошла.

— А, вот оно что.

Вошёл в опочивальню, нагнулся к боярыне.

— Маруся…

Она протянула руку.

— Спаси Боже, заглянул ко мне.

— Голова? Колесаиху позвать?

— Да не надо, я уж так прилегла… Печаль изболелася за него, за чадо наше неразумное… Сил нету боле.

— Варфоломей что ль?

— Что нам делать, отец? — отняла ладонь от лица, — мало, что грамоте не способный, ведь все чтут, все погодки его как горохом сыпят, он один неук, не слагаются у него слова из буквиц — сколь не бьёмся, а толку чуть, так ему ещё втемешилось голодом себя морить, за целый день ныне полситничка да квасу попил, еда ли? С поклонами с этими… я уж от Петруши знаю, всю ночь напролёт поклоны отбивает, это где видано? Все уродились не хуже других, родителям в радость, один он у нас…

— Дури я не вижу в нём, беды нету, что тих да набожен, и грамоте выучится как-нибудь, Бог даст. Ты уж так-то не изводи себя.

— Говорила с ним, да вижу, что проку нет. Весь, как в воду опущенный, ничего не слышит. Я и сама-то молюся, и страшуся за него, Кирюша!

— Где он?

— В закуте своём, всё там сидит. Поговори с ним.

— Добро.

— Ты не ругай его, ему уж и так-то досталось. В кого он у нас такой не знаю. Не знаю…

Кирилл поднялся, держа её руку.

— Маруся, там сватьба к нам, надо бы дать чего, ты скажи…

— Сватьба? А кто ж сватьбится?

— Да Бог его знает, Иванко, Анфимов сродник якобы.

— Анфимов? Не Иванко ли? песошинский?

— Да вроде.

— Так я их знаю, отца его, Нефёда, он нам рыжиков приносил на Филиппов пост, помнишь, полную бертяницу? свежих где-то добыл. Иванко, значит, не рано ли. А кто жонка-то?

— Не знаю. Ты скажи, что надо, там Василина…

— Сама пойду.

Боярыня встала, вышли в комнату. Приживалки отложили работу, помогли ей надеть телогрею; увела их с собой. Кирилл спустился во двор, кликнул Касьяна. У ворот густела, колыхалась с песнями свадьба, подталкивая вперёд молодых…

— Касьян, возьми холопа на сытный, пусть выкатит им бочонок вишняка, не из старых, а сам знаешь.

По ступенькам спускалась боярыня; показалась с подарком в руках Василина, подпевала на ходу:

— «Виноградье красно-зелено моё…»

Открыли ворота. Кирилл с супругою ждал на крыльце, наблюдая за свадьбой, за слугами. Подбежал Стефан, встал позади отца. От крестьян выступил Анфим без шапки:

— Кланяемся государину нашему Кириллу с боярыни Марии и всему дому его. Просим всем миром, бласлави детей наших своим отеческим! Вот муж да жена новожёны…

Петряй подвёл к крыльцу молодых.

— … Иванко с Агапой, под твою боярскую милость, прости нас, Божа!..

Кирилл поднял руку.

— Храни вас Бог! Живите мирно, не ссорьтесь.

Боярыня глядела в улыбке. Подарили им отрез полотна, повойник с узорочьем…

— Агапья, а чтой-то я твоих батьку с маткой не припомню?

— Сирота с пелён ещё, — ответил Анфим, — кума моего Нефёда выкормок, родителя Иванки. Взял её в дом свой, вместе и выросли… там-ти ещё трое девок малых, а кроме них у неё нету-ти никого.

Анфим оглянулся на шум, кто-то крикнул:

— У ней брат родный есть, Любим. Ево в тое лето Хозря с баскаком в Орду увёл, почитай всё село их…

Боярыня повелела о чём-то на ухо Василине, и та ушла. Кирилл обратился к Анфиму, спросил:

— Что там за поп у вас, откудова?

— Поп-ти? Дак, мы не вемы, явилси откуда-ти…

— Пиво-то не подсычивай.

— Петряй привёл, — показал глазами.

Петряй шагнул с поясным поклоном.

— Всем веселием чести просим!

— Чей будешь?

— Мы люди углицкие, а сами из ловчих княжих, Олексовы, дело знаим, а свояченица моя сынку женит…

— Попа ты приводил? Кто таков?

— Поп наш, крестянский, простой.

— «Крестянский»… Боле не приводи. Слышь меня?

Принесли нитку жемчуга с запонками, боярыня отдала Агапе; поцеловала её и Иванку.

— Бога не забывайте, и Он вас не забудет, обережёт…

Кирилл ответил поклоном, сказал, отпуская свадьбу:

— Ну, ступайте с миром, Бог с вами!

Свадьба загудела, двинулась восвояси. Ворота закрыли.

— Гуляй, слобода!..

Запели:

«Ты зоря ль моя, зорюшка,
 Зорюшка вечерняя…»

Он ещё раз перекрестился:

— Смилуйся нам грешным, Господи!

Поднялся по лесенке к себе в комнату, расстегнул тугой ворот, сел.

Писал грамоту…

«Кирилл худой раб Божий аз же Феодора княжий слуга боярин Ростовьский с Никольская слободы владыке и господину нашему…»

Застукали по доскам шаги, вбежал Стефан.

— Там гонец с Переславля.

Кирилл продолжал писать.

— Тять, отправь меня с гридью заместо Онисима, с Миной, говорит возьмёт, ежли ты…

— Где там браты твои?

— Пётр с Прокшей, секирку строгают с клёна.

— А Варфоломей?

— В молельне, с маткой… Тять, ну с Миной же можно, я его слушаться буду. Ты-то в моих летах уже с дружиной водился, сам сказывал.

— С Переславля, говоришь? Зови.

— Ну, тять!

— И запояшься, ходишь как маклак.

Стефан рванулся за дверь, сбежал, грохоча каблуками. Кирилл убрал грамоту, застегнулся, — гонец уже стоял за спиной.