Его надежда остаться в Пешаваре при штабе «повстанческого» движения рассеялась уже на следующий день. Здесь «вождей» вполне хватало, они нужны были там, в горах, под огнем афганской армии. В специальном лагере, где афганские эмигранты и иностранные наемники под руководством западных и пакистанских инструкторов обучались тактике горной войны, Кара-хану подчинили триста хорошо вооруженных душманов, которых ему предстояло вскоре повести через границу. А через неделю Али с кислым лицом принес радиограмму Ахматиара. Вождь племени с Красных гор принял от посланцев Кара-хана только патроны и выпроводил их, заявив, что с неверными суннитскими собаками никакого союза не желает, что он сам защищает свои права и земли от любого вторжения, а Кара-хан пусть защищает свои и в чужие дела не сует носа.
— Не завидую Кармалю и его партии, — криво усмехнулся Али. — Они собрались строить тоталитарное государство в стране, где в каждом ущелье найдешь племя со своим корольком. Социализм в эпоху алой и белой розы!
— А нам ты завидуешь, господин «коммерсант»? — раздраженно спросил Кара-хан.
— Вам — это и себе, дорогой генерал, мы теперь надолго одной веревочкой повязаны. И наше дело — заставить всех этих бородатых горских сеньоров стрелять в одну сторону.
— В той стороне тоже об этом думают. Но ставка там не на сеньоров, а на их подданных. Там тоже умеют убеждать — будьте уверены, — что между рабами Кара-хана и, скажем, рабами этого тупого шиитского пса с Красных гор больше общего, чем между рабами и их господами.
— Вот и надо поторопиться, чтобы слушали нас, а не агитаторов Кармаля. Через два месяца отряд должен выступить.
IV
Где бы ни находились и что бы ни делали войска, боевая подготовка не отменяется.
С тех пор как звено было придано сухопутной части, вся ответственность за учебу летчиков легла на Лопатина. Однажды вертолетчики отрабатывали огневой удар по малозаметной цели. Занятый звеном, Лопатин меньше всего тревожился о своем экипаже и как-то упустил из виду, что малоопытному Карпухину, по существу, впервые придется стрелять в горах, в дыму, в совершенно незнакомой зоне. Не подвели бы другие, а уж Лопатин-то девяносто процентов работы своего экипажа возьмет на себя: Карпухину останется только нажать кнопку огня, когда вертолет выйдет на объект. Обстановка оказалась еще сложнее, чем предполагал командир звена, — к дыму примешался туман, в эту пору редкий в здешних горах и потому нежданный. Тщательно замаскированную цель Карпухин так и не опознал. Лопатин понял, что залпа не будет, когда уже надо было выводить машину из атаки. Охваченный досадой, он на какие-то мгновения затянул атаку до опасной грани и успел поймать цель перекрестием визира. Реактивные снаряды накрыли объект, их разрывы облегчили стрельбу другим летчикам, но большую часть боекомплекта Лопатин привез назад. Удовлетворительная оценка вообще не в почете у летчиков, а тут «отличился» командирский экипаж.
Всегда сдержанный, Лопатин выдал Карпухину по первое число сразу по возвращении на аэродром, да и после был с ним жестковат, но, поостынув, понял, что в случившейся неудаче вины Карпухина нет. Для командира экипажа каждый полет — тренировка, он работает в полную силу, а летчик-оператор чаще всего катается пассажиром. Необходимо хорошее тактико-огневое занятие, может быть, даже учение в составе звена, на незнакомой местности, в меняющейся обстановке, с поиском неизвестной — хорошо бы еще подвижной — цели. Именно с этим-то Лопатин и собирался в то утро к начальнику штаба, когда полог палатки откинулся.
— Разрешите?
Лопатин узнал голос Карпухина.
— Разрешаю. Чего такой смурной, Степан Алексеевич? Садись.
Карнухин, продолжая стоять, доложил:
— Летал с командиром к танкистам. Все в порядке. Они сегодня уходят, насовсем, домой...
— Знаю. Расстроился?
— Может, и мы скоро?
— Хотелось бы надеяться, Степан Алексеевич, да только не настраивайся до приказа. Опять зашевелилась нечисть — они как будто нарочно вывод наших войск отмечают усилением диверсий. Слыхал? Сожгли пассажирский автобус и нашу колонну обстреляли. Афганцы кровь льют, а кто-то за рубежом купоны стрижет. Политику делают, сволочи, на человеческой крови — им выгодно выставлять нас захватчиками да под шумок собственные делишки обделывать. Вот и подбрасывают палки в афганский костер.
Карпухин положил на стол перед командиром листок.
— Что это? Рапорт?
Развернув, немного удивился: его собственная рекомендация в партию, которую написал Карпухину по его просьбе.
— Что-нибудь не так?
— Да нет, все в порядке, товарищ капитан. Спасибо. Но только я... решил пока подождать. Совестно.
Лопатин нахмурился, Переходя на «вы», почти приказал:
— Садитесь!
Собрал бумаги, сложил в планшет, не глядя на лейтенанта. На миг возникло злое желание спрятать рекомендацию в карман: «Вы свободны, лейтенант Карпухин». Так бы и сделал, не будь Карпухин его подчиненным, его товарищем, с которым делит он броню и крылья.
— Веселый ты человек, Степан Алексеевич. Но не настолько же веселый, чтобы вот этим шутить. — Он взял листок в руки.