В горниле революций и войн: Украина в 1917-1920 гг. историко-историографические эссе

Рабоче-крестьянская революция в Московии трактовалась тогда умеренной украинской и неукраинской демократией, не говоря уже о мелкой буржуазии, не более, как “распространение по государству безвластия, беспорядка и руины”. Серьезнее сути дела в этих кругах никто не воспринимал. Даже левые группы украинской демократии не сразу сориентировались. В то, что в Московии закрепится большевистское правительство и там дойдет до социалистической революции, в Центральной Раде не верили. Представители национальных меньшинства (особенно рус. соц. – дем. меньшевики, бундовцы и рус. соц. – рев.) смотрели на события в Петрограде как на преступную и вредную для общероссийской революции большевистскую авантюру, предрекали в своих речах близкий крах большевистской власти и все предостерегали Генеральный Секретариат и Центральную Раду от какого бы то ни было сближения с большевиками. И можно сказать, что главным образом из-за “меньшинств” Центральная Рада не сконцентрировалась в то время серьезно на мысли о формальном признании Совета Народных Комиссаров как правительства Московии. А такое признание само напрашивалось. Центральная Рада довольно часто подчеркивала, что она является органом рабочих, крестьянства и воинства Украины. Следовательно, казалось, было бы вполне возможно признать такую же (хотя и в форме диктатуры соц. – дем. партии большевиков) организацию власти и в Московии. К тому же и Третий Войсковой Съезд подсказывал Центральной Раде именно такую позицию, обозначив в своем постановлении, что он не может считать выступление большевиков поступком антидемократическим и будет бороться с попытками его подавления»[239].

Христюк склонен усматривать в указанной позиции украинского руководства серьезный просчет. Он размышляет, что формально признать СНК «московским правительством» было бы логично и потому, что впоследствии Центральная рада, Генеральный секретариат никаким своим актом не возражали против статуса СНК как «московского правительства», даже в нотах к руководителям возможных субъектов будущей федерации фактически обращались и к правительству Ленина. Другое дело, что у Центральной рады не было оснований для признания Совета народных комиссаров всероссийским правительством. «Центральная Рада твердо стояла на почве федеративного переустройства России и еще на Демократическом Совещании добивалась образования для России правительства “ответственного перед демократией всех народов России”, то есть организованного на федеральных началах. Совет же народных комиссаров во главе с Лениным никак не соответствовал этому основному и важному требованию Центральной Рады, будучи фактически правительством Московии; следовательно, Центральная Рада, не изменяя себе, не могла признать превосходства этого правительства над собой.

Оставалось для Центральной Рады еще две возможности: а) совершенно махнуть рукой на Московию и всю Россию и заняться исключительно своими делами и б) принять возможные меры к образованию общероссийского федеративного правительства. На этот последний путь и стала Центральная Рада, заявив, как следует из Универсала, что она считает своим долгом помочь всей России “спастись от безвластия, беспорядка и руины”»[240].

Здесь, думается, очень важно заострить внимание на том, что Христюк достаточно осторожно присовокупляет к своей оценке отношения Центральной рады и Генерального секретариата к Совнаркому не только планы федеративного переустройства государства, возможной роли в этом процессе Украины, конкретную деятельность в данном направлении, в частности развитие отношений с ленинским правительством, но и весьма важный элемент – вывод о соотношении между социальной направленностью революционного процесса, которым руководили большевики, и политическим курсом, которого, согласно Третьему Универсалу, стали придерживаться лидеры Украинской революции.

На первый взгляд, многие положения Универсала не противоречат (более того – соответствуют) линии декретов Советской власти. Однако тот же Универсал свидетельствует о сознательном дистанцировании Украинской революции от большевистского курса. Конечно, это еще мало что значило. Теоретически можно предположить немало (по крайней мере, больше одного) вариантов достижения любой цели, в том числе и создание социалистического («народоправного») общества. Можно доказывать (и это позже множество раз будет делаться), что социализм – вообще тупиковый, вредный для общества путь развития. Но конкретные исторические обстоятельства сложились так, что в России и Украине конца 1917 г. водораздел между большевистской и другими вариантами политических ориентаций выглядел как граница между политикой в интересах народных масс и политикой, которая расходилась с этими интересами.