В городе Доброго Дня

– Как отец? – Тетя К-на смотрела прямо в глаза Ридана. Ридан сомневался, что она знает его отца, что даже видела когда-то. Все же ответил: «Хорошо». Ответил и тут же почувствовал, что делает что-то не то. Ему бы молчать, но он послушно отвечал на все вопросы, спроси сейчас она его о литературе или о его учебе в институте, он бы послушно стал бы рассказывать, как рассказал вдруг о соседском петушке, кричащем фальцетом, и то лишь только потому, что ему самому был интересен петух со столь необычным голоском. Ридан чувствовал, как взгляд бабушки Друга, войдя в него, шел куда-то в неизвестность. Он вдруг нашел объяснение тайне, поведанной ему Другом. И Тетя К-на почувствовала, что он знает о ней нечто большее. И если она своим концентрированным взглядом, силой мысли, оберегая в войну своего сына, «прошивала» пространство, входила из жизни в смерть, то теперь, расспрашивая Ридана обо всем на свете, цеплялась откуда-то из неизвестности за жизнь нынешнюю, нить от которой потеряла. Ридан видел: все, что он рассказывал, ее не трогало. Сделав еще несколько попыток ухватиться в Ридане за жизнь, она поднялась и пошла в дом. Её снова позвали. «Мама, вы идете?» – Она не отвечала, шла.

Уходила столетняя женщина, правда, об этом он подумал позже, когда узнал, что Тете К-не было сто лет. Повторись это вновь и будь у Ридана его старая кинокамера, он снял бы уход столетней женщины. Он был уверен, в это перемещение женщины в пространстве музыка «Претти вумен по улице идет» тоже бы удачно легла. Ридан подумал, что надо было дать Тете К-не зацепиться за жизнь…

… Я смотрел на дату на цветочном календаре. С веком ошиблись. «Ах это, значит, ты, мандрагора, упрямица! Ты меня сделала молодым, состарив на целый век. Я же тебя спас от высыхания! Эх ты, Сокол, Сокол!» Я даже не хотел искать глазами Соколика в сквере Гномика.

Мимо проходили подебрадчане: "Добрый Дэ-эн-эн!" мелодично говорили мне. «Добрый Дэ-эн-эн!» – ответил я, чувствуя, что мои пожелания придали звучанию высоту и патетику. Увертюра звучала гимном. Я дарил его полюбившемуся мне городу. Не знаю, положены ли по статусу городам гимны, но для города первого короля, для города Йиржи можно было сделать исключение. «Я дарю вам гимн, подебрадчане, только передать не могу, нет слуха!»

Я шел с подебрадчанами, как подебрадчанин, мысленно желая всем Доброго Дня.

– Господа, регарде а гош, – говорил я на своем французском, – посмотрите налево, на календарь из цветов, на дворе новый век, примите мои пожелания, Доброго дня и Доброго Века!

Я шел со всеми, возвращался в гостиницу будить жену, сказать, что новый век на дворе, звонить всем родным, близким, знакомым, чтобы хоть коротко, пусть даже только на день, оказаться со всеми своими в новом веке.

И только в отеле, когда я увидел свое отражение в окнах коридора, остановился. Какое-то короткое время, всего лишь миг, на меня смотрел человек со старческим лицом. Он был крепок и статен, и совсем не старик, стар был только лицом… Я пытался всмотреться в свое отражение, но старости в нем уже не было, она коснулась его лишь на миг, фантом старости, дохнув, растворился, приглашая догнать. Догонять же старость мне не хотелось.

Для подготовки обложки издания использована фотография «Река Эльба. Подебрады», сделанная автором книги в 2014 году в Чехии.