В городе Ю. (Повести и рассказы)

И примерно после этого дня стал я чувствовать себя иногда нехорошо. Какая-то тяжесть по утрам в желудке, потом вдруг резкая боль, словно кто-то нож втыкает в живот. И все чаще стало прихватывать. То и дело сидишь, скорчившись, на скамейке, руками живот обняв, прикидывая на глазок, как бы до следующей скамейки добраться!

Однажды остановился я передохнуть, стал «Медицинскую газету» читать. Почитаешь, закроешь глаза… в темноте зеленые буковки мерцают.

Снова открываешь глаза, читаешь: «…серповидная опухоль в низу живота… увеличение опухоли к вечеру… боль при длительной ходьбе».

«Что ж это? — вдруг я опомнился.— Ведь это же у меня! Все думал — так, ерунда, а оказалось — болезнь, и вот даже в газетах про нее пишут».

Вспомнил еще, как Леху по моему анализу в Болгарию не пустили.

Все ясно.

Стал двухкопеечную монету искать, чтобы знакомому одному врачу позвонить,— руки дрожат, никак в карман не попасть!

Рядом стоял покачивающийся человек.

— Двухкопеечную, что ли? Дам!.. Все равно мне некому теперь звонить-то!

Дозвонился знакомому своему врачу, приехал к нему, он говорит:

— Ну, поздравляю! Одной ногой уже, можно сказать, ты в могиле! Надо срочно оперироваться, иначе худо!

Утром пришел я в поликлинику, назанимал очередей — послали меня сразу же на анализ крови, рентген и прогревание.

Горбоносый мужчина из очереди спрашивает меня:

— Вы в какой конкретно очереди стоите?

— Да понимаете,— говорю,— предпочтения еще не отдал.

— Тройную игру ведешь? — озлобился он.

Хотел я тут даже четверную повести — над укольным кабинетом лампочка замигала, врываюсь туда… Протягиваю свои бумаги.

— Уколы,— говорят,— вам не прописаны.

— Не прописаны? — говорю.— Жаль.

Снова стал тройную игру вести. Лежу в кабинете процедурном на прогревании, а одновременно с этим еще в двух очередях стою! Какой-то я виртуоз!

Выскочил с прогревания, с ходу — на рентген: холодную резиновую раму прижали к груди… Выскочил с рентгена, а тут и на кровь моя очередь! Замечательно!

Выскакиваю я, сдав кровь, горбоносый мужчина мне говорит:

— Чего радуешься-то? Ведь ты больной!

Тут я, честно говоря, немного приуныл. «Ничего,— думаю,— может, вылечусь еще?!»

Перед больницей встал я рано, побрился, надел новую футболку, трусы.

«Надо пораньше,— думаю,— пойти, а то все лучшие койки разберут!»

— Ты,— мать говорит,— прям как на праздник собираешься!

— А как же? — я говорю.

Когда я пришел к больнице, ворота были еще закрыты. Я подождал.

Впустили наконец в приемный покой. Там говорят:

— Ну что, будем оперироваться?

— Сразу?

— Сразу.

Подзывают молодого гиганта в халате и шапочке.

— Познакомьтесь,— говорят,— ваш хирург.

— Федор,— подает он огромную ладонь.

— Привет,— говорю.— Как, много операций делал?

— Пока,— говорит,— только на покойниках.

— Как?!

— Вот так. Все к профессору рвутся, а у меня никто не хочет оперироваться. Так, видно, и не начну.

Сначала мне страшно стало, потом думаю: «Что же это я? Говорю всегда, что молодежь надо продвигать, а сам ей, получается, продвигаться не даю?»

— Все! — говорю.— Делай! Куда мне?

— Да подожди ты,— радостно Федя говорит.— Завтра еще оперироваться, сегодня процедуры будут!

— А-а-а… Жаль!

Переоделся в больничную байковую пижаму, быстро отправился вслед за Федей в палату.

— Здравствуйте,— бодро говорю.

Молчат. Только кто-то стонет в углу, пытаясь для приличия перевести стон как бы в кашель. Вдоль кровати у него с двух сторон вставлены доски, только тонкий нос торчит между досками, как из…

Лег я на свою койку, долго неподвижно лежал, глядя в потолок. Потом появилась мужеподобная сестра, басом говорит:

— Брили живот? Идите брейте! За вас никто этого делать не станет!

В тускло освещенной уборной брил я живот и плакал. Жалко все-таки умирать.

Потом процедуры были. Потом вечер настал. То есть в городе еще, наверно, гуляют вовсю, а здесь тусклый свет, тишина. Сосед на ближней койке храпит, волны от храпа идут по одеялу!

Вдруг зажегся яркий свет, сразу вошли много людей в белых халатах.

— Что?! — Сосед встрепенулся.

— На операцию,— ему говорят.

— Как, прямо сейчас? Можно хоть домой позвонить?

— Нечего звонить, все будет нормально!

Переложили его на длинную каталку, увезли.

Долго я лежал в темноте, смотрел на светящиеся свои часы. Час минул… два… Может, в другую палату после операции его увезли?

Понимаю, что надо выспаться, а не могу. Тянется обрывками не сон, а какой-то бред.

…В глухой темноте и тишине я спускаюсь куда-то по ступенькам, и чей-то знакомый голос на ухо говорит мне, что вот получил новую мастерскую, но света в ней нет и окон тоже.

— Хочешь пощупать последнюю мою работу? — спрашивает он.

Вытянув руки, я начинаю двигаться во тьме, которая оказывается вдруг бескрайней, бесконечной!

— …Сюда иди, сюда…— слышится голос все глуше…

Я проснулся весь в липком поту и вдруг увидел на соседней кровати Дзыню: он лежал прямо в костюме, в ботинках, закинув ладони за голову.

— Вот так! — хвастливо произнес он, повернувшись ко мне.— Говорят, трудно в больницу лечь, коек нет. А мне это раз плюнуть: захотел — лег!

И так же внезапно исчез.