В городе Сочи темные ночи (сборник)

Был обычный понедельник, утро. Зарплату трудящимся выдали в четверг, и потому все дебоши и драки с поножовщиной уже отшумели. Граждане, с тоской заглянув в пустые кошельки, потирая болящую с похмелья голову, отправились на работу.

Старший лейтенант милиции Кондаков, плотно позавтракав, бодро шел исполнять свой служебный долг. Румяный, молодой, зубы крепкие, белые, он источал оптимизм и бодрость. Казалось, в лейтенанте их так много, что ему просто необходимо поделиться с другими.

Во дворе ему повстречался бывший одноклассник.

— Что нового? — радостно спросил Кондаков.

— Да женился я, — печально ответил одноклассник.

— Да ну!

— Представь себе.

— Ну и как?

— Хорошо. Прихожу домой, а там жена. Сидит на кухне, чай пьет.

— С любовником?

— Нет, — растерялся одноклассник. — С сахаром.

Кондаков принял озабоченный вид.

— А в шкаф заглядывал?

— Зачем?

Кондаков оглядел одноклассника с ног до головы и издевательски произнес:

— Посмотреть, а нет ли там моли.

— У меня нет дубленки…

Сочувственно вздохнув, Кондаков решил утешить человека:

— У меня тоже совсем нет денег. И жена… Сидит на кухне, чай пьет.

— С сахаром?

— Нет. С любовником.

— Как?! — обомлел одноклассник.

Кондаков поправил шарф, чтоб в шею не дуло, помолчал, потом ответил со вздохом:

— Вот так. Я ему пешкой Е2—Е4, а он конем В1—АЗ. И так каждый вечер.

Одноклассник задумался.

— А шкаф?

— Что шкаф?.. Шкаф давно продали.

— Да ну!

— Ага!

— Как ты говоришь, конем? — переспросил одноклассник.

— В1—АЗ… Но лучше в глаз.

— Конем?

— Шахматной доской.

— А-а… — одноклассник опять задумался, видно было, что надолго, и Кондаков пошел дальше.

Снега этой зимой выпало так много, что сугробы были по грудь.

Под сугробами стояли засыпанные до лета автомобили. Иногда водители грузовиков, разворачиваясь, наезжали на сугробы, и слышался глухой скрежет металла. "Еще один подснежник", — меланхолично констатировал в таких случаях водитель грузовика. А когда снег сходил, владельцы автомобилей злобно матерились, обнаружив вмятины на крыльях и дверях.

Во дворе отделения милиции лейтенант Кондаков задержался. Он сделал на конце веревки петлю, сел на корточки и принялся терпеливо ждать, когда голубь, клюющий хлебные крошки, наступит на петлю лапкой.

Светало.

Искрился снег.

Настроение у Кондакова, как всегда, было отличное.

Наконец голубь влез в петлю.

Кондаков дернул за веревку.

Петля затянулась, голубь попытался улететь, но не смог.

Взяв бьющуюся птицу в руки, Кондаков аккуратно сложил ее крылья и сунул во внутренний карман шинели.

Войдя в отделение, он вежливо поздоровался с дежурным.

Дежурный встал и отдал ему честь.

Кондаков засмеялся.

Его рабочее место находилось у камеры предварительного заключения. Подойдя к обшарпанному письменному столу, Кондаков открыл верхний ящик и запихал в него голубя. После чего он снял шинель, повесил на гвоздь и встал у окна.

Появился младший лейтенант Попов.

У Попова были сложности с тещей, и на работе он пытался отдохнуть от домашних скандалов. Но теща звонила ему по телефону.

Вот и сейчас, не успел Попов раздеться и сесть, как телефон затренькал. Со вздохом подняв трубку, младший лейтенант начал привычно оправдываться:

— Ну не брал я… Слышите, мама… Не брал я эти несчастные три рубля… Не брал…

Кондаков, сдерживая хохот, кивал и подмигивал, приободряя товарища.

Швырнув трубку, Попов открыл верхний ящик стола, чтобы достать папку с протоколами…

Обретя свободу, голубь метнулся Попову в лицо.

Попов от неожиданности резко отшатнулся, закрыл лицо руками и рухнул на пол вместе со стулом, сильно ударившись головой.

Голубь всем своим тщедушным тельцем бился в окно.

Кондаков хохотал.

— Обалдел?.. Да?.. — обиделся Попов, выбираясь из-под стола.

— Минута смеха, мой юный друг, — отсмеявшись объяснил Кондаков, — заменяет ведро морковки!

Попову очень хотелось послать Кондакова с этим ведром морковки, он перебирал в уме все подходящие в данном случае словосочетания и беззвучно шевелил губами, повернувшись спиной. Одновременно своими корявыми пальцами Попов пытался поймать голубя.

Голубь обреченно рвался на свободу.

Стекло звенело.

Кондаков, наблюдая за нелепыми жестами Попова, заржал с новой силой.

Попов терпеливо ждал, когда Кондаков успокоится, и мечтал: скоро его повысят в звании, и тогда он со всей силы врежет Кондакову по зубам.

— Час смеха равноценен отпуску, проведенному в Сочи, — вдруг совершенно спокойно сказал Кондаков и добавил очень серьезно: — Надо шутить. Шутка жизнь украшает.

— Кому? — уныло спросил Попов.

Проснувшийся в камере алкоголик принялся долбать ногой в дверь, хрипло крича:

— Жрать хочу!..

Кондаков посмотрел на него с сочувствием и ласково произнес:

— Заткнись!

— Дай хлеба!..

— Сейчас будут тебе и хлеб и зрелища! — пообещал Кондаков.

2

А в это время за семьсот километров от Кондакова, в славном городе Москве, смотрел из окна своего дома на улицу сорокапятилетний человек, которого все называли Степаныч.

На его трикотажных тренировочных штанах отвисли колени. Майка была порвана, а зашить некому — он жил один.