В городке

Они останавливаются; мимо них проезжает акушерка.

— Посмотрим, куда она едет, — говорит Маркусен.

— Вот-вот. Я только что хотел тебе предложить это самое, — говорит Тобисен. — Кажется, завернула налево за фонарём. Видно, она туда едет, за пустырь. Должно быть, к Олаве Воллертсен.

— Этакая свинья! Непозволительно ведёт себя эта особа! Сама замужняя, и тому подобное… Как по-твоему, что скажет на это Воллертсен?

— Да уж что и говорить!

— А потом ещё нахально посылает за акушеркой.

— Да что уж и говорить! А Воллертсен уже два года как уехал…

Акушерка поехала к Олаве Воллертсен. Утром об этом знали все в городе. Теперь это уже не могло оставаться тайной. А хитрая эта Олава, так ловко прятавшая от людей своё положение!

— Но отец, кто же отец?

Впрочем, Теннес Олай и не скрывал, что отец — он, простите за выражение. И во всём городе не было никого, кто не удивлялся бы этому, никто не мог этого понять. Будь хоть здесь сердечное увлечение, — Олава была молода и красива, — но с Теннесом Олай? Нет, это был чистейший разврат.

Теннес Олай и сам говорил, что он не понимает как он добился доступа туда. Но он находил для неё оправдание.

— У таких деликатных дам, — говорил он, — иногда бывают странности. Им часто нравятся мужчины, которые гораздо ниже их по общественному положению и по внешности. Так было и в данном случае, это надо иметь в виду.

И Теннес Олай продолжал всюду ходить тихо и без претензий, и его приятели на пристани не стали меньше уважать его после этого.

— Этот пройдоха Теннес Олай, — говорили они, — показал себя в данном случае совсем с новой стороны. От него можно ожидать, что он когда-нибудь откроет торговлю, начнёт вести большие дела, и его будут звать Янсеном, потому что он мастер на все руки. И он уже теперь смахивает на купца, так он пополнел в теле.

К концу зимы бомба разорвалась. Ах, все остальные события ничто в сравнении с этой страшной катастрофой.

Консул обанкротился.

В банке происходило заседание.

С некоторого времени стали замечать, — и это вызвало всеобщее удивление, — что на векселях консула красовались какие-то неизвестные подписи. И вот, наконец, купец Берг предложил не дать отсрочки по одному из подобных векселей. Он потребовал, чтобы бланконадписатель был заменён кем-нибудь другим, более солидным. Это было, конечно, очень грубо по отношению к такому человеку, как консул: раз он нашёл данное имя солидным, значит, так оно и есть. Словом, предложение Берга было отклонено.

Во время этой маленькой передряги на заседании консул чувствовал себя почти уничтоженным. Но он овладел собой и принял вид холодного равнодушия. У него оставалась ещё одна надежда, последняя: он ждал телеграммы от капитана Воллертсена насчёт фруктов; маленькая телеграмма должна была принести ему счастливое известие о продаже его груза в Нью-Йорке.

— Господин Берг хочет другого, лучшего имени, — сказал консул. — По-моему, всякое имя — не более как пустая формальность. К следующему заседанию я буду иметь честь выкупить этот вексель.

Да, он вполне заслуженно, конечно, срезал этого Берга. Но наступило следующее заседание, и консул по векселю не уплатил. Увы, — он вообще больше не платил по векселям.

В телеграмме Воллертсена было мало радостного, — напротив, её точно сумасшедший писал. Воллертсен покинул своё судно, так его встревожили загадочные письма из дому, и теперь он находится на пути домой.

Теперь положение консула было безвыходное.

Он поднялся со стула и сдул пыль с сюртука. К своему сожалению, он должен сообщить почтенной дирекции банка, что большие убытки, несчастия с кораблями и плохие времена привели его к невозможности удержаться на месте; об этом узнали его кредиторы. По этому случаю он слагает свой почётный пост в банке.

Заседание было сейчас же прервано.

Известие разнеслось по всему городу. Все взволновалось. Женщины плакали; в маленьком местечке точно разорвалась бомба. Консул обанкротился, — кто же в таком случае твёрдо стоит на ногах? Он был выше всех, он был осью жизни всего города. Пожалуй, иногда он бывал горд и своенравен, но только один Бог мог бы противостоять ему. И вот, наконец, Бог восстал против него и уготовил ему окончательное падение. И скоро стало ясно, что очень многих увлечёт он с собой в своём падении.

Разгром был страшный. Умолк даже единственный в городе звук стучащих молотков на верфи. Купец Берг поспешил устроить новую небольшую верфь на акционерных началах, но молоты уже не танцевали так ретиво, — нет, это уже не был прежний звук.

Всё было парализовано. Консул, его дом и его дела были жизнью, цветом и красой всего городка, и было тяжело видеть, как теперь этот же консул останавливается на улице, вынимает свой кошелёк банкрота и даёт нищему мелочь, серебряную монету. Здесь чувствовалась подлинная драма и ирония над самим собой.