В гостях

Но Вера Ильинична еще месяц назад укатила в Африку обучать африканских колдунов. Мысль же о милиции сразу ушла из его головы. Смущало только одно: почему за дочь просили так немного, всего пять тысяч рублей… Этого Семен Ильич никак не мог понять: «В наш жлобский век, когда за деньги люди друг друга в гроб загоняют, и вдруг такая чистота — всего пять тысяч рублей! Курам на смех!»

Ему даже стало до слез обидно. «Что же, за мою дочку — и пять тысяч всего… Как за поганку какую. Сейчас за кота, если украдут, тысячи „зеленых“ просят… Что ж, моя дочь хуже кота?! Нет, так не пойдет. Я им доплачу. А потом, что ж это за бандиты такие, не от мира сего… А?.. Что творится-то на свете, что творится?..»

И Семен Ильич встал в перманентном изумлении, дожидаясь звонка.

Иллюстрация: Юля Блюхер

…Дуню прихватили, можно сказать, на лету. Она шла по вполне спокойной, нормальной улочке, по краю тротуара, немноголюдной, правда. К тому же все куда-то спешили. Вдруг около нее притормозила внушительная по размерам, но видавшая виды легковушка — она и не обратила на нее внимания, задумавшись ни о чем. Не обратила она внимания и на то, как оказалась в самой этой машине на заднем сиденье, в середине, а по бокам ее оказались два неопределенного, даже серенького вида мужичка. Взглянув на них, невозможно было сказать, кто они. Но за рулем сидел крепкого вида человек средних лет, и вид его был какой-то жутковато-обычный. Один его затылок внушал Дуне ужас. Этот ужас и пробудил ее.

Мужички же около нее, вроде бы некие криминальные работяги, были послушны водителю, как псы.

Ужас ушел внутрь Дуни, и она замерла. Она вообще не была склонна к крику. А чего кричать — когда вокруг ничто не подчинялось ее воле. «Заткнут рот — и убьют», — подумала она.

И вот они все ехали и ехали. Молча. Ни одного слова, только иногда покрякиванье.

Дунечка, которая вообще отличалась странным отношением к своей жизни, хотя и дрожала потихоньку, но внутренне думала, что все обойдется, даже если ее убьют.

Так прошло часа три. Москва уже была позади. Наконец они въехали, видимо, в какой-то дачный, но полузаброшенный поселок, который и определить нельзя было точно — поселок ли это, деревня, дачи или просто дома.

Дом, к которому они подъехали, был огорожен надежным забором, но таким, который не бросался в глаза. Сам дом был внушителен, немалый, но деревянный и даже страшноватый своей какой-то неопределенностью. В таком доме вполне могли жарить младенцев, но также реально устраивать тихое, человечье чаепитие с душеспасительными разговорами о пользе загробной жизни.

Дунечка к тому времени уже, как это ни кажется парадоксальным, более или менее успокоилась. Она думала о том, что что бы с ней ни случилось, ее мысли останутся всегда при ней, даже если ее тело сгниет где-нибудь в подвале, а свои мысли Дуня любила больше всего на свете, хотя и не понимала, по существу, о чем она думает. Трепетная все-таки, ибо тело давало знать, она вошла в дом с этими тремя мужичками. Впрочем, двое из них тут же исчезли, как будто их черт сдунул. Но жутковато-обычный водитель, видимо, он на самом деле был хозяин, повел ее заваленными нечеловеческим почти тряпьем коридорчиками, темными закоулками куда-то вперед, в тьму. Из этого барахла точно выглядывали какие-то рожи. Наконец хозяин открыл дверь в узенькую, полутемную комнатку без окон, с убогой кроваткой, и сказал:

— Спи тут. Я тебя запру. Не бойся. Крыс в доме нет, есть одна домашняя, от нее вреда нет. Ночной горшок — под кроватью. Если что — звони вон в тот большой колокольчик у стены.

Дуня села на кровать, обомлев.

— Как вас зовут? — спросила она.

— Егор.

— А меня Дуня.

— Знаю. Когда мы ехали, ты в бреду свое имя повторяла…

— Разве я бредила?

— Конечно. Будешь бредить в твоем положении.

Дуня робко взглянула в лицо похитителя. Был он отнюдь не красавец, но очень мощен, точно наполнен какой-то непонятной силой. Черно-волосатый, а в глаза его Дуня побоялась заглянуть.

— Ты кто? — только и спросила. — Зачем тебе моя смерть?

Егор захохотал.

— Я ж тебе говорил: не бойся… А кто я? Я такой же, как ты. Я тебя, Дуня, давно знаю.

Дунечка ахнула и подумала, что он сумасшедший. Егор внимательно на нее посмотрел. Взгляд его был тяжелый, но ужаса в нем не было.

— Спи до утра.

И вышел, но запер дверь. От этого звука у Дуни екнуло сердце. Она не знала, что делать, то ли ей спать, то ли повеситься. Но в уме встал тяжелый взгляд Егора, и он усыпил ее…

…Дуню разбудил звук открываемой двери. Она испуганно-робко открыла глаза и увидела на пороге девушку, худощавую, бледную, словно всю жизнь она провела в подвале, а у ног ее замерла черная, как мрак, крыса.

Дуня взвизгнула, но отрешенно, по-своему. Девушка, не обращая внимания на ее взвизгиванье, мрачно проговорила:

— Пора завтракать. Меня зовут Зоя. Идите за мной.

И она быстрым движением ножки отвела крысу в сторону.

Дуня, решив ничего не понимать, поплелась за ней. Опять коридоры; в туалете Дуня вроде бы помыла руки, лицо и покорно последовала за Зоей.