В гостях у дедушки и бабушки (Сборник рассказов)

— Это ничего, это тоже от Господа. Он, Батюшка Царь Небесный, улыбнулся, поди, когда голосок-то твой выше всех взлетел, один-одинёшенек. «Ишь, — подумает Он, — как Вася-то ради меня расстарался, но только не рассчитал малость… сорвался…» Ну что же делать, молод ещё, горяч, с кем не бывает… Не кручинься, сынок, ибо всякое хорошее дело со скорби начинается!

Я слушал её и представлял, как тихо улыбается Христос над моей неудачей, и потихоньку успокаивался.

Александр Павлович Чехов (А. Седой)

В гостях у дедушки и бабушки. Страничка из детства Антона Павловича Чехова

I

Нашего покойного отца звали Павлом Егоровичем, а мать — Евгенией Яковлевной. Мать занималась хозяйством, а отец был купцом и торговал в бакалейной лавке в Таганроге. Лавка была не очень большая и не очень маленькая, но в ней можно было найти всё, что угодно: чай, сахар, сельди, свечи, сардинки, масло, макароны, крупу, муку, карандаши, перья, бумагу, спички и вообще всё, что каждый день необходимо в домашнем обиходе. И лавка, и квартира, в которой мы жили, помещались в одном и том же доме.

Лавка эта кормила всю нашу многочисленную семью, но я и брат мой Антон терпеть её не могли и всячески в душе проклинали её, потому что она лишала нас свободы. Мы были гимназистами: я только что перешёл в пятый класс, а Антон — в третий. Первую половину дня мы, братья, проводили в гимназии, а вторую, до поздней ночи, обязаны были торговать в лавке по очереди, а иногда и оба вместе. В лавке же мы должны были готовить и уроки, что было очень неудобно, потому что приходилось постоянно отвлекаться, а зимою, кроме того, было и холодно: руки и ноги коченели и никакая латынь не лезла в голову. Но самое скверное и горькое было то, что у нас почти вовсе не было времени для того, чтобы порезвиться, пошалить, побегать и отдохнуть. В то время, когда наши товарищи-гимназисты, приготовив уроки на завтра, гуляли и ходили друг к другу в гости, мы с братом были прикованы к лавке и должны были торговать. Вот почему мы ненавидели нашу кормилицу-лавку и желали ей провалиться в преисподнюю.

Отец наш смотрел на дело совсем иначе. Он находил, что шалить, бездельничать и бегать нам нет надобности. От беганья страдает только обувь. Гораздо лучше и полезнее будет, если мы станем приучаться к торговле. Это будет и для нас лучше, и для него полезнее: в лавке постоянно будет находиться свой «хозяйский глаз». Об этом «хозяйском глазе» Павел Егорович хлопотал особенно. Дело в том, что в лавке находились «в учении» и торговали два мальчика-лавочника — оба очень милые ребята; но их постоянно подозревали в том, что они тайком едят пряники, конфекты и разные лакомства и воруют мелкие деньги. Для того же, чтобы этого не было, отец и сажал нас в лавку в надежде, что мы, как родные дети, будем оберегать его интересы. Не знаю, был ли прав Павел Егорович и воровали ли мальчики-лавочники, но если говорить по совести, то первыми воришками были мы с Антошей. Когда отец уходил из лавки, трудно было удержаться в нашем возрасте от таких соблазнительных вещей, как мятные пряники и ароматное монпансье: и мы… этим отчасти утешали себя за вынужденное лишение свободы и за тяжёлый плен в лавке.

Особенно обидно бывало во время каникул. После трудных и богатых волнениями и заботами экзаменов все наши товарищи отдыхали и разгуливали, а для нас наступала каторга: мы должны были торчать безвыходно в лавке с пяти часов утра и до полуночи. В этих случаях нередко заступалась за нас наша добрая мать, Евгения Яковлевна. Она не раз приходила часов в одиннадцать вечера в лавку и напоминала отцу:

— Павел Егорович, отпусти Сашу и Антошу спать. Всё равно ведь уже торговли нет…

Отец отпускал нас, и мы уходили с глубокою благодарностью матери и с ненавистью к лавке. Отец же, ничего не подозревая, простодушно и искренно говорил матери:

— Вот, Евочка, слава Богу, уже и дети мне в торговле помогают…

— Конечно, слава Богу, — соглашалась мать. — Жаль только, что у них, у бедных, каникулы пропадают.

— Ничего. Пусть к делу приучаются. Потом, когда вырастут, нагуляются…

Судьба, однако же, сжалилась над нами, и одни каникулы у нас не пропали даром. Нас отпустили из душного города в деревню, к дедушке и к бабушке в гости. Это не важное само по себе событие осталось у нас в памяти надолго.

Дедушку Егора Михайловича и бабушку Ефросинью Емельяновну мы знали очень мало или даже почти вовсе не знали. Но рассказов, и притом рассказов самых завлекательных, мы слышали о них очень много. Отец нередко, придя в благодушное состояние, говаривал сам про себя:

— Эх, теперь бы в Крепкую съездить к папеньке и к маменьке! Теперь там хорошо!..