В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта

«Красота» Эдварда, «смешливость и подвижность», благодаря которым Найты выделили его из компании братьев, в прямом смысле были его богатством. Этим он больше походил на Лиззи Беннет, чем на традиционного георгианского джентльмена. Такое везение Эдварда показалось кое-кому уж слишком неправдоподобным: злопыхатели пустили слух, будто бы он не просто приемный, а «незаконный сын» мистера Найта. Однако запись о рождении Эдварда в метрической книге динского прихода это опровергала, и постепенно сплетники умолкли. Окончательное усыновление – «взятие в полное владение» – состоялось, когда Эдварду исполнилось шестнадцать, в 1783 году. На трогательной силуэтной картинке, изображающей это событие, Эдвард буквально передается из рук в руки. При следующей встрече с братьями и сестрами он уже выглядел совершенно иначе, чем они. В библиотеке Чотон-хауса до сих пор хранится зеленый бархатный подростковый костюмчик, якобы принадлежавший Эдварду. Он гораздо роскошнее шерстяного сюртука и бриджей сына благородного, но бедного священника. Более того, костюмчик посажен на подкладку из золотой тафты.

Когда Джейн выросла, золушкина история брата сделалась темой ее творчества. Идея пересаженного в новую почву ребенка воплощается вновь и вновь во Фрэнке Черчилле, в Фанни Прайс, даже в Энн Элиот, которая перебирается к своей названой матери, леди Рассел. Слова миссис Остин – «надобно отпустить мальчика» – были точно зафиксированы, чтобы занять свое место в семейных анналах, и Джейн, вероятно, достаточно часто их слышала, чтобы в перевернутом виде использовать в «Мэнсфилд-парке», повествующем о богатой семье, принявшей бедную родственницу. «Надобно послать за девочкой», – говорит леди Бертрам, к всеобщей радости давая импульс повествованию. У Джейн также есть Изабелла Найтли в «Эмме», преподносящая ситуацию в ином ракурсе: «Нельзя не содрогнуться, когда дитя забирают у родителей, из родного дома!.. Отказаться от родного ребенка! Я не могла бы хорошо относиться ни к кому, кто предложил другому сделать это». Читая эту тираду в первый раз, с горечью вспоминаешь о матери Джейн с ее «надобно отпустить мальчика». Но при повторном чтении понимаешь, что Изабелла – глупая, экстатичная молодая мамаша и часто несет вздор. Остается только надеяться, что тонкое чувство юмора помогло миссис Остин оценить иронию дочери.

Новые родители Эдварда Остина решили, что для завершения образования ему нужны не степени бакалавра или магистра, а большой вояж. Его путевой дневник свидетельствует, что в 1786 году он провел месяц в Швейцарии, а летом 1790 года совершил тур по Италии, Швейцарии, Германии и Нидерландам. Дневник написан живым и ироничным слогом, в чем-то схожим со стилем Джейн, с расчетом на то, чтобы развлечь и позабавить родных, которые будут его читать. Например, когда они полагали, что Эдвард нежится в роскоши, он рассказывал, как однажды в Швейцарии сладко проспал допоздна, «невзирая на колченогую кровать, душную комнату и тучи мух». После вояжа Эдвард поселился со своей новой семьей в Годмершэм-парке, в Кенте.

Два младших брата, Фрэнсис и Чарльз, служили сестрам «особыми» игрушками. Подобно другим «лишним» сыновьям в семьях со скромным достатком – и в отличие от старших Остинов – они были отправлены в Королевскую морскую академию в Портсмуте.

Как говорил сам юный Фрэнк Остин, при «весьма субтильной конституции» он представлял собой «сгусток энергии». За маленькое юркое тело его прозвали Мухой. Он был человеком твердым и надежным, с «обостренным чувством долга, как в своем отношении к окружающим, так и в отношении окружающих к себе». Фрэнк идеально подходил для флота; матросы обожали его и охотно ему подчинялись.

Еще в Стивентоне, на охоте, Фрэнк показал себя безудержным и тщеславным искателем славы. Первый костюмчик ему сшили из той самой красной амазонки миссис Остин. Его маленькая алая фигурка, должно быть, потрясающе смотрелась верхом на пони, которого ему купили в семь лет. Фрэнк называл своего ярко-гнедого скакуна Рыжиком, а его завистливые братья – Рылом. Фрэнк ездил на Рыжике два охотничьих сезона, а потом продал с большой выгодой. Этот гешефт положил начало пути ловкого финансового дельца, параллельного его «официальной» морской карьере.