В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта

Она очень старалась, чтобы о ее занятии не стали подозревать слуги, или гости, или кто-либо, кроме ее домочадцев. Писала на маленьких листках бумаги, которые легко было спрятать или накрыть промокательной бумагой.

Между парадной дверью дома и кабинетом отца была вращающаяся дверь, которая скрипела, когда ее открывали; но Джейн не желала, чтобы это пустячное неудобство устранили, потому что оно предупреждало ее, что кто-то идет.

Поэтому ее племянник думал, что он и его кузины, часто сами о том не подозревая, мешали тетушке, сидевшей "за маленькой конторкой красного дерева", пока "Фанни Прайс, Эмма Вудхаус или Энн Эллиот превращались в умниц и красавиц". Его сестра Каролина подтверждала, что Джейн не уединялась, чтобы писать. Ее "письменный стол находился в гостиной. Я часто видела, как она, сидя за ним, писала письма, и я убеждена, что большую часть своих романов она сочинила точно так же — не расставаясь с семьей". Другими словами, Джейн была писателем, скрывавшим свое занятие.

Но у нас есть основания полагать, что необходимость скрывать свое занятие ее раздражала. Единственный раз она выдала свои чувства, поведав о том, как хотела бы жить и работать, — в письме, написанном во время визита к брату Генри, который в то время жил на Хэнс-плейс в Лондоне. Каждый день Генри уходил в банк, и Джейн была предоставлена самой себе. "Комната оказалась более просторной и удобной, чем я ожидала, — писала она. — И сад очень красивый… Я живу в комнате [Генри] внизу, которая очень мила и выходит в сад. Время от времени я выхожу туда, чтобы проветриться, а затем возвращаюсь к Уединенному Покою". В то время Джейн упорно трудилась над "Эммой", и нам предоставляется уникальная возможность понять условия, в которых она чувствовала себя счастливее всего: пустой дом, затененный кабинет Генри и единственная служанка, которая могла ее побеспокоить, а также сад, где она могла отдохнуть, когда хотела. Напрашивается вывод, что именно это, а не богатство Годмершэма было для Джейн настоящей роскошью. В то же время печально сознавать, что большую часть жизни она была лишена этой роскоши. Даже в Чотон-коттедже приходилось постоянно отвлекаться на домашние обязанности и общение. Конечно, Джейн не смела открыто признаться, что другие люди посягают на ее время, но делала это в частном порядке. "Мне действительно не терпится писать, — жаловалась она. — Пока я могу выкроить совсем немного времени, но все равно должна начать".

Кажущаяся легкость в том, что касалось сочинительства, радовала родственников Джейн. Возможно, она блестящий романист, думали они, но еще важнее, что она была доброй христианкой, а также домовитой тетушкой, ставившей во главу угла интересы семьи. Джеймс, племянник Джейн, восхищался произведениями тетки не меньше, чем любой из Остинов, а возможно, и больше. Но, как указывает литературный критик Кэтрин Сазерленд, даже он помещает ее литературный талант в разряд второстепенных достоинств, подчеркивая другие: "Она лучше, чем кто-либо другой, умела играть в бирюльки, а в бильбоке творила чудеса".

Любопытно, что почерку Джейн — его аккуратности и разборчивости — Остины уделяли не меньше внимания, чем самим произведениям. Ее брат Генри пишет, что слова сходили "законченными с кончика пера", а племянница Каролина вспоминает о "совершенстве" каллиграфического почерка. Однако, как указывает Сазерленд, сохранившиеся образцы творчества Джейн являют нам совсем другую картину: зачеркивания, исправления и эксперименты. Сазерленд видит в них свидетельства вовсе не аккуратности, а "беспокойного и язвительного духа".

В Британской библиотеке хранится единственный сохранившийся фрагмент рукописи из всех законченных романов Джейн Остин. Это черновик двух последних глав "Доводов рассудка", свидетельствующий о том, что Джейн полностью переделала концовку[69]. В первоначальной версии Уэнтворт лично предлагает Энн руку и сердце, а в переписанной — и гораздо более драматичной — делает это в письме, причем пишет его в тот момент, когда они с Энн находятся в комнате вместе с другими людьми. Вероятно, Джейн передумала потому, что поняла: особое напряжение сцене придает именно необходимость для героев скрывать свои чувства и придерживаться принятых правил поведения. Сама Джейн очень хорошо понимала, что можно писать нечто важное, даже судьбоносное, в присутствии других людей.