В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта

Но Джейн могла доставить удовольствие даже скромная покупка какой-нибудь отделки на платье или трех пар шелковых чулок. "Я становлюсь чрезвычайно расточительной и трачу все свои деньги, — сообщала она Кассандре, — и что еще хуже — я трачу и твои тоже" на "муслин милой расцветки". Во время другой поездки она мягко высмеивала неумение своей племянницы Фанни делать покупки: "Она не слишком удачлива, и ей не подходит ни платье, ни чепец… Думаю, это просто примета ее возраста, неизбежная дань юности — выбирать в спешке и заключать невыгодные сделки".

Казалось, что в Лондоне колесо моды вращается все быстрее и быстрее, и у Джейн с Кассандрой пропадало желание поспевать за ним. Корсеты обычно держались шесть лет, прежде чем прийти в негодность, но задолго до этого срока форма, которую они должны были поддерживать, выходила из моды. "К моему крайнему изумлению, — писала Джейн, — я узнала, что теперь корсеты совсем не должны подчеркивать грудь — это неподходящий, неестественный фасон". Она также была "удивлена нынешней модой на… огромные шляпы", и приветствовала общую тенденцию закрытой груди и длинных рукавов.

Тем не менее родственницы Джейн вынудили ее следовать лондонской моде: "Мистер Холл вчера был очень педантичен и очень быстро сделал мне завивку. Мне казалось, что это выглядит ужасно, и я бы лучше надела тугой чепец, но восхищение моих товарок заставило меня умолкнуть. Мою голову охватывала только бархатная лента". В то же время Джейн была довольна, что последняя мода позволяла ей закрыть руки. "У мисс Тилсон тоже длинные рукава, и она заверила меня, что вечером многие так носят. Я была рада это слышать".

Теперь, когда Джейн была должным образом одета для выхода в свет, ее манили театры. В то время театр не был местом, где зрители приобщаются к культуре и получают глубокие впечатления, тихо сидя в темноте. Освещение для актеров и публики было одинаковым, и зрители не боялись шуметь. Один любитель театра жаловался на "бесконечные крики и стук тростей, пока не поднимется занавес", а после начала спектакля: "мимо меня зачастую пролетал гнилой апельсин или апельсиновая кожура… и один из них попал в мою шляпу". В Лондоне имелось всего два легальных, или "патентованных", театра, получившие лицензию на постановку серьезных пьес. В других, "нелегальных" театрах драматические представления приходилось показывать тайно, смешивая с бурлеском и короткими номерами "с пением и всякой чушью", что очень раздражало Джейн. Ей нравилось следить за карьерами звезд, и однажды, когда на сцену не вышла Сара Сиддонс, Джейн призналась, что "была готова проклинать [Сиддонс] за то, что она меня разочаровала". Но ей не всегда хотелось разъезжать по городу в поисках развлечений. "Я очень рада теперь посидеть в тишине", — однажды призналась она.

Как бы то ни было, лондонский дом Генри оставался средоточием светской жизни; хозяин всегда умел оживить и развеселить любую компанию. В отличие от мрачных дней в Саутгемптоне, когда Джейн не желала заводить новых знакомств, она находила "все эти маленькие приемы очень приятными". И они не всегда были маленькими. В 1811 году на одном из балов у Элизы присутствовало не менее восьмидесяти человек, и на следующий день о нем писали газеты. Элиза также приглашала профессиональных музыкантов, в том числе арфиста, чтобы они развлекали гостей. Арфа считалась сексуальным инструментом, и обучение игре на ней стоило дорого. Сама Элиза играла на арфе, и этим умением Джейн наделила гордую и очаровательную Мэри Крофорд, а также второстепенных персонажей, сестер Масгроув и Джорджиану Дарси.

На время бала дом Генри и Элизы, "украшенный цветами, выглядел очень мило". Специальное зеркало для каминной доски арендовали у мастера, который взялся за изготовление нового, но еще не закончил работу. Джейн расположилась в коридоре, ведущем в гостиную, чтобы видеть прибывающих гостей. Там "было довольно прохладно, и мы могли слышать доносящиеся издалека приятные звуки музыки, а также первыми встречать каждого новоприбывшего".

Что бы ни решила для себя Джейн, окружающие считали ее участницей ярмарки невест. Адвокат Генри, Уильям Сеймур, живший в доме № 19 по Кавендиш-сквер, вел издательские дела Джейн еще с тех пор, как она жила в Бате. Он был одним из многих, кого она привлекала, и вполне мог сделать ей предложение. Он рассказывал, как "сопровождал" Джейн "из Лондона в Чотон в дилижансе и всю дорогу размышлял, следует ли предложить ей стать его женой!". По всей видимости, столкнувшись с явным отсутствием интереса с ее стороны, Сеймур отказался от этой мысли.