В гостях у сказки Александра Роу

Моим дипломным спектаклем было «Бегство», где я играла мальчишку Сережку Лунца, бежавшего из дома. Вот это была прекрасная драматическая роль, которую я играла с удовольствием. К сожалению, встречи с такими материалами встречались нечасто.

— Мария Павловна, если оглянуться на историю нашего кино — вы ведь снимались и в 1930-е, 1940-е и так далее, вплоть до наших дней — какой период был наиболее интересным, удачным?

— Я считаю, что период «Чапаева». Бабочкин ведь чудо совершил. Чудо! С оркестром шли на сеансы! Рабочие коллективы, колхозники… И ведь как интересно получилось: Леня Кмит должен был Чапаева играть, а Бабочкин — Петьку. Я это знаю, потому что была знакома с Бабочкиным. Он играл в Александринском театре, где я еще тогда училась. В гримерке у Кмита он увидел папаху, усы: «Дай примерить!» Ленька дал. Бабочкин приклеил усы, надел папаху, а мимо проходил один из братьев Васильевых… Ну, дальше уже сомнений по поводу героя быть не могло.

Я не бухгалтер и никогда ничего не подсчитывала. Десятка у меня в кармане, или сотня — я все равно счастлива. Характер у меня такой. Поэтому, когда у меня спрашивают про 1930-е и 1950-е, что я скажу? Вся моя жизнь прошла вот так — и я довольна. Я прожила ее как праздник.

— Вы так легко и интересно рассказываете. Наверное, на ваших творческих встречах бывало весело.

— Конечно! Я всегда умела находить язык с людьми. Мои встречи не были только рассказами о том, как я похудела или потолстела. Я же и стихи читала, и фельетоны. Выступала как актриса эстрады. Это интереснее, чем те же фестивали, на которых никто никому не нужен. Я и в Каннах была, и даже там сложилось впечатление, что все это слишком делано, напыщенно. Я не люблю «раздачу слонов», раздачу автографов, поэтому легко себя чувствую один на один со зрителями. Мы и на политические темы говорили, и детство вспоминали, всегда было весело.

Вот, например, такая забавная история. Когда я снималась в детективе по Агате Кристи «Тайна „Черных дроздов“», меня отвезли в настоящий сумасшедший дом. Я играла безумную миссис Мак-Кензи. Команда «Мотор!», меня вывозят на кресле-каталке, я говорю свой монолог и начинаю, выкрикивая имя дочери, биться в истерике. Мимо проходил врач этой самой больницы. Он постоял, посмотрел на меня со стороны, подошел к съемочной группе и сказал: «Вы бы заканчивали свои съемки, а то потом трудно будет ее успокоить».

Когда я рассказываю такие истории, в зале всегда смех и аплодисменты.

— Вам говорили, что у вас доброе лицо и озорные глаза?

— Ну а как же! Мой характер — только плюс. Человек должен радоваться, раз он живет. У меня любимая профессия, любимая семья: дочка — журналист, внук — финансист. Я всегда была здорова. Чего ж мне не радоваться? Я же древняя!

* * *

Мне показалось, что чего-то в этом интервью не достает, о чем-то я не спросил, и что-то Мария Павловна не договорила. Я чувствовал, что совершенно не раскусил этого человека. Поэтому оставил за собой право встретиться с актрисой еще раз. Мы подружились, часто перезванивались. За это время Барабанова познакомилась с моими домочадцами, подолгу разговаривала с моей мамой. Но нашу встречу постоянно откладывала. «Мы же с тобой не „Войну и мир“ пишем! А воспоминания никому не нужной старухи могут и подождать», — отшучивалась она.

К сожалению, больше мы не встретились. Мария Павловна тяжело заболела. Она разговаривала с трудом, но даже в таком состоянии не забывала передавать привет моим близким. Когда ее не стало, в «Вечерней Москве» вышло наше интервью со словами: «Эта статья уже была подписана к печати, когда мы узнали…» и так далее.

На киностудии имени Горького не поверили, что Марии Барабановой больше нет. Своей жизнью, энергией она задавала тон существования студии далеко вперед. И не было ощущения, что Мария Павловна болеет, не появляется в коридорах, все были уверены, что она рядом. И еще какое-то время не могли привыкнуть, что она больше не придет никогда. Руководитель актерского отдела студии Сергей Николаев позже прокомментировал ее деятельность так: «На то и кошка, чтобы мышки не дремали. Мария Павловна не всегда правильно, не всегда даже правомерно выполняла роль той самой кошки, при которой мышки дремать не должны…»