В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях

Любят они нападать, в особенности, на продавцов новых вещей. Вещи отбирают и не редко в свою пользу. Продавца штрафуют или запугивают и выгоняют из милиционного отделения.

Вездесущий произвол властей слабо прикрывается, а ропот людей возрастает и бывают случаи, что вспыхивают «бунты женщин», как было в станице Славянской, или в городе Темрюке, когда, доведенные до крайности, колхозницы вынуждены были дать свободу своему гневу, невзирая на то, что их ожидает после. Так было в городе Темрюке /по рассказам темрючан/, в 1958 году взбунтовались колхозницы, и когда прибыл к ним представитель в «Победе» /легковом пассажирском автомобиле/, то бунтари «рабыни» разгромили его «Победу», наградив и председателя изрядными пинками, но благодаря хорошим ногам, ему все же удалось удрать, а иначе лежать бы ему с разгромленной машиной и ждать «скорой помощи».

Утешение

Я уже сказал, что государственная водка довольно дорогая, но потребность в ней куда большая, нежели это было в дореволюционное время. Возможно, что условия тяжелой жизни заставляют обывателей

почаще, хотя бы на время, забыть свое горе, утопив его в водке.

А к тому же и наш народ привык с водкой встречать и провожать все, и хорошее и плохое и радости и печали. Так вот люди и начали приспосабливаться, начали сами «гнать» /варить/ — самогонку, которая им обходилась много дешевле. Из одного килограмма сахара, получают один литр самогонки, которая не уступает государственной водке и стоит лишь 10 рублей и немного страха.

Власти карают «самогонщиков» очень жестоко, но это не помогает Люди ухитряются делать это или ночью, или в захолустьях, подальше от глаз недремлющего жадного коммунизма.

Казаки и казачки, еще по старой привычке, стараются запастись к празднику бутылочкой самогонки, а там смотришь, приходит сосед или соседка поговорить — «отвести душу», один, другой и больше, а за ними и их жены. Хозяин хлебосол, как и раньше велось, ради праздника предлагает по рюмочке. Выпили «по христианскому обычаю как они говорят. Языки развязываются, охота «выпить» появляется сильнее. Соседушки вскакивают, убегают домой и вскорости возвращаются с бутылочкой «живительной влаги», спрятанной от любопытных глаз. Ну и «пошла писать губерния».

Начинают слышаться смелые голоса и порывы к песням. Истосковавшиеся вдовы, а их так много по станице, чтобы заглушить, забыть свое одиночество, незамедленно присоединиться к начинающейся пирушке и, через какой-нибудь час, уже слышаться родные, с затаенной грустью, наши казачьи песни. Полились широкой волной, оглушая просторы станицы. Им навстречу несутся, заливаются с другой стороны станицы, такие же дружно спетые голоса* и не хочется верить, что это поют простые казаки и казачки — «рабы» колхозов, а песня льется и льется неудержимым потоком.

И сколько прелести в этих родных песнях и голосах поющих. Сколько удали и неудержимого влечения тебя куда то. Слушаешь и заслушивается! Мысли уносят тебя далеко, далеко в старое, прошлое время, ушедшее навсегда, и на душе делается больно, тяжело, что возврата нет. Жизнь казака нарушена, разбита, все похоронено, одни лишь песни еще остались, тревожащие исстрадавшуюся душу твою.

Да, коммунизм постарался стереть казачье имя. В станицах казаков но узнать. Тщательно стараются скрыть свое имя, и лишь убедившись, что ты враг СССР, открываются перед тобой, проклиная коммунистическую власть с ее приспешниками и с восторгом вспоминают свое казачье прошлое.

Коммунистические властители, последнее время, начали заигрывать с казаками, — закидывая свой кровавый невод в казачью тишь, не поймается ли какой «сазан». В мае месяце начали устраивать джигитовку /два верных советских, как бы казака/, а после джигитовки гулянье по станице в черкесках, красных башлыках, папахах, в сапогах и при шашках и кинжалах.

Гуляя распевают полупьяные, какие то новые, как бы, казачьи песни, но на наших прежних подтянутых, стройных казаков, совершенно не похожи. Вид их расхлябанный и напоминает развинченную, разболтавшуюся машину. От них веяло только подхалимством коммунистических слуг. Казаки и казачки с ненавистью смотрят на «ворон в павлиных перьях», на надругателей над казачьей национальной одеждой и обычаями.

Стоны казаков

При удобном случае, казаки с жаром рассказывают о всем пережитом ими, о терроре, чинимом над ними красной властью, о расстрелах, о высылках, об искусственном голоде в 1933 голу и о всех несчастьях, постигших казачий край и казачьи станицы.

Слушая рассказы казаков и казачек обо всем пережитом ими, сердце сжимается от боли и думаешь: за что Господь ниспослал такое страшное наказание в лице кровавого, деспотического, тиранического правительства на Казачьи Края. Чем заслужил несчастный Казачий Народ такую безмерную кару? — Это с одной стороны, а с другой: кто такие красные Владыки? Люди, или воплощение какого то ненасытного зверя, жаждущего жертв, крови и мучений?

Если они люди, то откуда у них является эта чрезмерная жестокость и такая жажда мести, и за что?