В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях

Но моему счастью не суждено было быть вечным, и я почувствовал что мои устои начинают колебаться и я в спешном порядке отправил жену с сыновьями обратно за границу и, едва, это сделал, как попался сам на крючок и в лагерь на 8 лет. Вот уже пятый год, как борюсь и удастся ли мне вырваться из «братских» объятий московских коммунистов, не знаю. Боюсь, что придется задохнуться в них. Уж больно сильны их объятия.

Так разочаровался австрийский коммунист, прожив несколько лет у братьев в московском коммунистическом раю.

Обыски

Обыски в лагерях — нормальное явление, было ли то среди ночи, когда лагерники хорошо спят, уставшие от работы, или днем, когда лагерники этого совершенно не ожидают. О, как они страшны, неприятны, как терзают души несчастных заключенных.

Живя в лагере, лагерники, как и полагается человеку, начинают обрастать своим имуществом: кто, найдя жести кусок, приспособит ее вместо ножа, кто сделает из проволоки пилу, а кто из куска-обрубка лопаты сделает бритву или из выброшенной консервной банки приспособит себе кружку для чаю и пр. и пр.

Приобретенными вещами лагерники хвалятся своим товарищам, те с восхищением осматривают, завидуют и, конечно, совместно пользуются ими. И не жаль ли расставаться с такими дорогими вещами?

На случай «шмона», мелкие вещи засовываются по щелочкам, более крупные вещицы тоже пробуют спасти от зоркого глаза охранника, но не всегда это удается. Забирают все, кроме белья, что на тебе очищают, как следует и то, когда им вздумается ночной шмон: врываются охранники в барак и слышно: «подымайся и в конец барака бегом!» Во избежание неприятностей все быстро поднимаются и, если не бегом, то ускоренным шагом уходят в указанном направлении. Охранники начинают делать «шмон» ища, как будто, оружие. Все постели перевернуты, пересмотрены. Заглядывают в более крупные щели, прощупывают полы пиками, нет ли подкопов, для побега, не взорваны ли полы. Нет ли запасов хлеба, сухарей, сахара, соли и пр. нужное для беглецов — металлические ложки, карандаши, бумага и все, что по их мнению лишнее для лагерника, отбирается. Кончив с этим, они начинают осмотр людей. Руки их змеей ползут по твоему толу. О, как неприятно их прикосновение, а они ползут по всему толу, облапывают, ощупывают всего тебя, все швы белья, и чуть ли не все внутренности твои» Обыск считают — дело доходное.

Обыск кончен. Люди возвращаются к своим постелям проклиная тиранов, но огорчению нет края, когда они констатируют недостаток каких либо вещей, необходимых для лагерника и отобранных незаконно, что часто случается.

Обмундирование

В последнее время мы получали обмундирование два раза в году. Осенью зимнее: бушлат, фуфайку, ватные брюки, шапку, валенки и пару портянок. Весной зимняя одежда отбиралась и выдавалась летняя: оставался бушлат или фуфайка, выдавалась летняя блуза, летние брюки, ботинки, зачастую чиненные /старые/ и пара летних портянок. Куски белой материи размером в 20х15 см., номером твоего лаг. отдела.

Пришивались они на спине, на правом рукаве выше локтя и брюках — выше колена. Без этого номера ни один конвой не хотел принимать лагерника при выходе на работу.

Последнее время выдавалось по две пары белья. В бане его меняли после 10-ти дней. Стирали в прачешной, но нередко и сами.

Баня и банообработка происходили через 10 дней, иной раз и реже. В 1951 году выдавали к матрацам — простыни и наволочки.

Кражи и вычеты

Кражи были очень часты и то всего, что попадалось под руку вора, чему способствовали и охранники лагеря. Возвращаясь с работы многие лагерники не обнаруживали белья, верхней одежды, ботинок и пр. На это составлялись списки и в конце месяца высчитывалось с заработной платы всех, если собственник не имел своей зарплаты.

За лагерную квартиру делались вычеты, за конвой — тоже, за кухню — тоже. Лагерник содержал себя и всю свору, которая угнетала его. Зарплата получалась по выработке.

Заем

В 1950 году в лаг. отдел номер 25 начальство дошло до такой наглости, что заставило заключенных — своих врагов, подписываться на заем /государственный/. Мы признанные и объявленные враги государства, должны были подписываться и поддерживать государство, которое затягивало петлю на нашей шее, с каждым днем все больше и больше. Мы были поражены таким гнусным требованием. Удивились не меньше цыгана, протестовавшего против та — кого же требования: «Яке ж це государство що у цыгана просыть допомогы-мылости, кольок це воно було?» Но мы были еще в большем смущении и смешном положении.

Мы должны были помогать своими руками, рукам палачей, схвативших нас за горло и давящих нас, как удавы.

Переписка

Сообщение с внешним «ром было запрещено до смерти «отца народов» и еще год спустя. Письма же родным разрешалось один раз в полгода, но они не всегда доходили по назначению. Бывали случаи, что в куче бумаг, выбрасываемых начальством, ища бумаги для курения, лагерники находили уничтоженные письма, посылаемые родным, а сами же письма и фотографии от родных, посылаемые своему сыну, находившемуся в нашем лаг. отделении.