В гостях у турок

Лошади свернули опять въ какой-то переулокъ съ убійственной мостовой и ветхими, убогими домишками и остановились около воротъ въ полуразрушенной оградѣ. Отъ воротъ ко входу въ храмъ вела покатая дорожка, вымощенная растрескавшимися и осѣвшими плитами. Супруги вышли изъ экипажа. Къ нимъ подскочилъ старикъ въ оборванной курткѣ и замасленной фескѣ, продающій въ корзинкѣ вареную кукурузу и четки, и сталъ предлагать купить эти четки, моргая красными воспаленными глазами и кланяясь. Сидѣли двое нищихъ, поджавъ подъ себя ноги, темнолицые, морщинистые, въ чалмахъ изъ тряпицъ, протягивали мѣдныя чашечки и тоже кланялись, прикладывая руки ко лбу. Одинъ былъ слѣпой, съ страшными бѣльмами, другой безъ руки по локоть. Нищіе были настолько жалки, что Глафира Семеновна остановилась и подала имъ по серебряному піастру. Николай Ивановичъ купилъ у старика пару четокъ и надѣлъ ихъ на руку.

— Какъ настоящіе правовѣрные войдемъ… съ чктвами… — сказалъ онъ женѣ.

Вотъ и входъ, завѣшанный кожаной занавѣской. Супруги проникли въ притворъ и на нихъ пахнуло холодомъ подвала. На каменныхъ плитахъ стояли цѣлые ряды соломенныхъ туфель безъ задковъ, а около нихъ съ небольшимъ деревяннымъ ларчикомъ сидѣлъ на коврѣ старикъ съ сѣдой бородой, въ бѣлой чалмѣ съ зеленой прослойкой и въ халатѣ. Тутъ-же вертѣлся черномазый мальчикъ въ фескѣ. Нюренбергъ снялъ съ себя резиновыя калоши, предложилъ то же сдѣлать Глафирѣ Семеновнѣ, и сдалъ ихъ мальчику. Такъ Николай Ивановичъ былъ безъ калошъ, то ему мальчикъ подвинулъ туфли.

— Извольте, ефендимъ, надѣвать знаменитаго турецкаго башмаки и ходить въ нихъ, улыбнулся ему Нюренбергъ. — Этого законъ шейхъ-уль-исламъ требуетъ. Сами виноваты, что не надѣли своего калоши и теперь вамъ снять нечего. А вотъ мы съ вашего барыня безъ туфель пойдемъ.

Сѣдобородый старикъ открылъ уже шкатулку, вынулъ оттуда книжечку и вырвалъ изъ нея билетъ. Нюренбергъ заговорилъ съ нимъ по-турецки и подалъ ему золотую монету. Старику слѣдовало получить за билетъ серебряный меджидіе и онъ сталъ сдавать сдачи съ золотого, вытаскивалъ серебряныя и мѣдныя деньги изъ шкатулки, раскладывалъ ихъ на ладони, считалъ и наконецъ подалъ Нюренбергу. Сдачу принялся считать Нюренбергъ и не досчитался чего-то. Опять мѣдныя и серебряныя деньги перешли къ старику. Тотъ сосчиталъ ихъ, прибавилъ монетку и возвратилъ Нюренбергу. Нюренбергъ опять сосчиталъ и потребовалъ еще. Старикъ не давалъ. Завязался споръ. Начали переругиваться. Старикъ считалъ уже что-то по пальцамъ. — Послушайте, да скоро-ли вы кончите! крикнулъ на нихъ Николай Ивановичъ, которому ужъ надоѣло стоять и шмыгать соломенными туфлями, которыя сваливались съ ногъ. Нюренбергъ плюнулъ и сказалъ:

— Обсчиталъ-таки, стараго турецкаго морда, на два съ половиной піастра! Охъ, попы, попы! Самаго корыстнаго народъ!

— Да развѣ это попъ? — задала вопросъ Глафира Семеновна.

— Ну, не попъ, такъ какого нибудь духовнаго лицо: турецкаго дьячокъ, турецкаго канторъ. Пожалуйте, мадамъ.

И Нюренбергъ ввелъ супруговъ въ лѣвую боковую галлерею храма.

Масса мягкаго пріятнаго свѣта поразила глазъ. На первыхъ порахъ нельзя было догадаться, откуда исходитъ этотъ свѣтъ, до того искусно скрыты окна. Николай Ивановичъ зашмыгалъ туфлями и остановился, разсматривая стѣны и колонны.

— Стѣны всѣ изъ мозаики, но замазаны краской, потому что это были образа отъ ортодоксъ. Тутъ самаго драгоцѣннаго образа изъ мозаики, но вы не видите ихъ. Они подъ краской… — разсказывалъ Нюренбергъ. — Но сейчасъ я вамъ покажу облупившагося краска, и вы увидите лицо. Вотъ… — указалъ онъ на стѣну.

Дѣйствительно, изъ-за стершейся бѣлой краски сквозилъ ликъ иконы.

— Ахъ, невѣрные! Ахъ, варвары! — ахала Глафира Семеновна.

— Самаго драгоцѣннаго, самаго древняго, византійскаго мозаикъ! торжественно произнесъ Нюренбергъ и спросилъ:- Желаете, эфендимъ, чтобъ я разсказывалъ вамъ все по порядку, какъ мы разсказываемъ англійскаго путешественникамъ, кто и въ которомъ году построилъ Ая-Софія, кто началъ кто докончилъ, когда знаменитаго храмъ былъ передѣланъ въ мечеть? Желаете?

— Нѣтъ, нѣтъ. Оставьте пожалуйста. Не надо этого. Мы гдѣ нибудь въ книжкѣ прочитаемъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ, стоявшій передъ одной изъ колоннъ, отдѣлявшихъ боковую часть зданія отъ части, находящейся подъ куполомъ.

Онъ вглядывался въ лѣпной орнаментъ, въ звѣзды и видѣлъ, что эти звѣзды передѣланы изъ крестовъ.

— Смотри, Глаша, какъ кресты-то въ звѣзды превратили, указалъ онъ женѣ, сдѣлалъ шагъ и споткнулся.

Соломенныя туфли положительно мѣшали ему ходить, а одна такъ совсѣмъ не держалась на ногѣ. Онъ вглядѣлся и взялъ ее въ руку, оставшись объ одной туфлѣ, только на правой ногѣ.

— Ну, а теперь, эфендимъ и мадамъ, войдите подъ самый куполъ, приглашалъ Нюренбергъ. — Вотъ гдѣ громаднаго эффектъ!

Супруги Ивановы сдѣлали нѣсколько шаговъ, вошли подъ куполъ и остановились, пораженные величіемъ.

LXXII

Открылось громадное, на первый взглядъ необъятное пространство, брезжущее бѣлесоватымъ нѣжнымъ свѣтомъ и утопающее въ выси. Гдѣ прорѣзаны окна — не замѣчалось, до того они искусно скрыты.