В. Грабин и мастера пушечного дела

В просторной комнате, на стене в золоченой раме висел большой портрет. Технологи, рассматривая его, хвалили отдельческого фотографа Василия Георгиевича Морозова за хорошую работу. Надо же! С фотографии на пропуске сделать портрет Степана Федоровича Антонова. Выглядит как живой! А внизу надпись: «Слава С. Ф. Антонову, совершившему подвиг при разработке технологии ствола танковой пушки».

Виновник события стоял в стороне, смущенный от горячих поздравлений и всеобщего внимания.

— Ну хватит, хватит. Пойду к нашему генералу, — говорит он, нахмурив кустистые брови. Спрятав свои сдвоенные очки во внутренний карман рабочей куртки, Антонов направился к Грабину. С некоторых пор Василия Гавриловича конструкторы и технологи между собой зовут «наш генерал». Так повелось и среди рабочих.

— Василий Гаврилович, прикажите снять мой портрет! В стенгазете ваша благодарность. И довольно. Хватит меня хвалить… Так-то у любого человека настроение может испортиться.

И все же фотография Степана Федоровича долго красовалась в отделе Главного конструктора. Эти поощрения свидетельствовали о самой высокой оценке Грабиным возросшей роли технологов на заводе.

Следует подчеркнуть, что при старом ступенчатом методе технологи всегда оказывались в проигрышном положении. Их потери времени в соревновании с конструкторами и производственниками всегда были неизбежными. Их трудности не понимались и понимать их никто не хотел. Часто без должного основания технологов обвиняли не только в медлительности, но и во всех грехах завода. Никто всерьез не считался с расходом их времени на разные согласования и развязки с конструкторами спорных мест в чертежах. Эти противоречия нередко бывали очень тяжелыми, даже болезненными. Они требовали личного вмешательства главного технолога и главного конструктора. Дирекция же, как правило, крайне редко вникала в эти неувязки. Она прежде всего была озабочена выполнением производственной программы. Боясь попасть впросак, главный инженер, не дожидаясь нужной технологии, шел на изготовление отдельных деталей и даже узлов пушек по временной технологии с малопроизводительным инструментом и по временным нормам. Все это порождало в цехах тяжелейшие «узкие места» и «штурмы». И когда руководители завода начинали объяснять высокому начальству причины срыва работы цехов и другие беды завода, то, не утруждая себя долго, обрушивали весь гнев на технологов. Они обвиняли их в присущих и не присущих грехах. На хозяйственных активах часто втаптывались в грязь честь и достоинство технологов.

Теперь это полностью исключалось. С первых же дней работы в одном отделе устранялись возможные неувязки и недомолвки между конструктором и технологом. Технолог вел конструкцию детали узла от первой ее линии, нанесенной конструктором на ватмане. Вопросы технологичности конструкции, ее прочности, малой металлоемкости всегда были в поле их зрения и решались совместно. Деловые отношения между ними часто перерастали в личную дружбу. В конкретных случаях дискуссий между конструктором и технологом арбитром становился главный конструктор. Поэтому не случайно в период работы над ЗИС-6 в ОГК родилась крылатая, полная глубокого смысла поговорка: «Конструктор — папа, технолог — мама!»

29 апреля. Вторник

Степан Федорович о статье о нем в первомайский номер стенгазеты и слушать не хотел. Подключил Горшкова. Кого же иначе? Он дал мне поручение.

В комнате технологов просторно. Стол Антонова в углу. Сверхурочников мало, мы им не мешали.

— Степан Федорович, с чего начнем наш разговор?

— С чего хотите! Мне как-то неудобно. Какой я инженер-технолог, да еще старший? Я старый рабочий, волжанин. Из бывших крестьян. Но, если говорить по совести, нет дела, с которым бы не совладал. Дай мне инструмент и немного подумать: хоть из дерева, хоть из стали все смастерю. На заводе нет станка, на котором бы я не смог работать и соревноваться!..

— Откуда у вас такое, Степан Федорович?

— Это у меня с детства. Да всего и не расскажешь. На это нам с вами и целой ночи не хватит.

— Степан Федорович, пожалуйста, расскажите мне что-нибудь из своей жизни. Конечно, что пожелаете.

— Тогда слушайте, коль охота. Мне было двенадцать лет. Жил я с матерью в деревне. Отец столярил в Сормове на судостроительной верфи — мебель делал для пассажирских пароходов. Приедет, бывало, на недельку домой. У матери нас было шесть ртов. Мне, как старшему, то стамеску подарит, то рубанок привезет. И покажет, как ими пользоваться. Стал я проситься в город. А он: «Ты, сынок, подумал, на кого мамку с ребятишками оставим? А кто весной землю вспашет, картошку в огороде посадит? А летом сена корове накосит? На страдную пору нас теперь не отпускают… Ты без меня в семье из мужиков самый старший и за все в ответе».

В японскую войну отец заболел и пристроил меня на судоверфь учеником токаря по дереву. А сам с чахоткой вернулся домой доживать век. В германскую войну я перевелся в механический точить снаряды. Нужда заставила читать чертежи. Освоил. Стал в них свободно разбираться.