В гуще людской

— Мистер Джонсон, дайте мне денег.

Почем я знаю, что у тебя на уме? Ты какая-то подозрительная. Почем я знаю, а вдруг это ловушка?

Мистер Джонсон, я не донесу. Богом вам клянусь!

Джонсон закурил сигарету и затянулся глубоко, будто ловя воздух всей грудью. Наполнив дымом  легкие, рот и ноздри, он бросил окурок и печку и снова сунул руки в карманы.

— Вели ей подойти поближе.

— Подойди к нему, Перл, — сказала Кора.

Джонсон нагнулся, приглядываясь в полутьме к Перл. Потом быстро выпрямился, нагнулся опять и осмотрел се еще внимательнее.

—      Меня повесят, если застигнут здесь, завтра же к вечеру повесят, — сказал он срывающимся голосом.

—      Мистер Джонсон, дайте денег. Я не донесу на вас, богом клянусь.

—      Вели ей, чтобы стояла смирно.

—      Стой смирно, Перл.

—      Черт тебя возьми! Да затопи ты печку!

—      Дайте сначала денег, мистер Джонсон, — молила Кора.

—      Дам, а ты побежишь за полисменом? — визгливо крикнул он.

—      Да вы только дайте.

—      Рехнулась ты, что ли? — закричал он.— Подозрительная какая-то. Почем я знаю, что ты задумала. Чего доброго, побежишь звать полисмена.

—      Дайте мне денег, я принесу угля.

—      И приведешь полисмена?

—      Не приведу, мистер Джонсон, клянусь вам! Дайте мне денег, я схожу за углем.

Джонсон повернулся к Коре спиной и подошел к Перл еще ближе. Он вынул руки из карманов и стал дышать на них.

—      Вели ей, чтобы перестала плакать.

—      Перестань плакать, Перл.

Джонсон нагнулся и запустил обе руки под густые белокурые волосы Перл, но как только он дотронулся до нее, она извернулась всем телом и бросилась к Коре.

—      За это в два счета голову с плеч снимут.

—      Мистер Джонсон, дайте мне денег, богом вам клянусь, я на вас не донесу.

Он все еще колебался, глядя на Перл, потом сунул руку в карман брюк и достал оттуда двадцать пять центов. Кора вырвала у него монету и метнулась к двери.

—      Стой! — крикнул он, бросаясь за ней вдогонку и хватая ее за плечо. — Вернись и вели ей, чтобы слушалась

—      Слушайся его, Перл, — сказала ей мать.

—      Теперь беги за углем, пока я тут окончательно не замерз. А если скажешь полисмену, я вас всех на тот свет отправлю, прежде чем меня схватят. Зря я тебя отпускаю, надо бы мне первому уйти. Подозрительная ты какая-то.

Не дослушав его, Кора распахнула дверь, захлопнула ее за собой и со всех ног побежала по переулку. На углу она не задержалась ни минуты и свернула на улицу, туда, где были бакалейные лавки.

Пробежав один квартал, она остановилась, сунула монету в рот и плотно сжала губы, чтобы не выронить ее и не потерять в темноте.

Одна лавка была все еще открыта. Показав пальцем левой руки на хлеб и банку мясных консервов, Кора вынула деньги изо рта и сунула их продавцу в ладонь. Он уронил мокрую серебряную монету, точно это была раскаленная добела сталь, и вытер руку о передник.

— Что такое?      сказал он. — Что вы с ней сделали?

— Ничего, —  ответила Кора, — Быстрее!

Когда  Кора вернулась домой, дети спали: Джон и Руби, плотно закутавшись в одеяло, Перл на другой кровати, накрывшись своим пальтишком. Ее ситцевое платье валялось на полу, все в бурых следах от башмаков. Она плакала, засыпая: на щеках еще не высохли слезы. Веки у нее были воспаленные, на переносице вздулся кровоподтек.

Кора подошла к кровати, откинула с дочери пальтишко и посмотрела на нее. Перл лежала скрюченная, обхватив руками колени, уткнувшись подбородком в грудь. Кора все смотрела на нее, а потом заботливо укрыла пальтишком.

Развязав сверток с хлебом и консервной банкой, она затолкала в топку оберточную бумагу и подожгла ее. Потом придвинула стул поближе, наклонилась и протянула руки по обе стороны печки, чтобы вобрать в себя все тепло, пока бумага не сгорит.

Печка тут же остыла. Кора положила хлеб и консервную банку рядом на стул и, закутавшись в одеяло, стала ждать, когда настанет день. Дети проснутся и сразу увидят, что еда в доме есть.