В гвардейской семье

ровному полю. Слышу, как зашуршали верхушки кустов под крыльями. Беру штурвал на себя. Вот

машина тяжело оторвалась от земли, еще раз ударилась колесами о грунт и повисла. В это время Малюк

дал две длинные очереди по фашистским машинам. Ушли! Секунды решали нашу судьбу. Но нам удалось

выиграть эти мгновения.

И снова мы — в родной стихии. Вокруг — бескрайний небесный океан.

Но что это? Мотор стал давать перебои. В кабине снова почувствовался запах гари.

«Еще немного, родной! Осталось совсем мало!» Но «ильюша» глух. Мотор зачихал — и смолк. Винт не

вращается. Машина в пять с половиной тонн весом пошла к земле. Посадку произвел «на живот» — с

убранным шасси. Штурмовик прополз метров пятьдесят и ткнулся носом в пригорок. Мы с Малюком

выскочили из машины. Живы!.. Дома!.. К нам подбежал капитан.

— Ребята, уходите скорее в овраг: немцы часто обстреливают эту поляну.

Едва только мы успели укрыться, как возле нашего самолета разорвалась мина. Потом шлепнулось еще

несколько. Какая-то из них угодила в самолет. Он вспыхнул.

— Эх, «ильюша» ты наш дорогой! — шепчу я. — Нас выручил, а сам!..

К вечеру на попутных машинах мы добрались в свой полк.

Глава пятая

1.

В жизни бывают события, которые запечатлеваются в памяти на долгие годы: первый полет, первый бой, первый орден...

Осталась в памяти моей и та атмосфера приподнятости, которая бывала у нас в полку перед особенно

важными боевыми событиями.

Когда перед полком ставилась особенно ответственная задача, впереди всегда были политработники.

Среди [72] летчиков часто можно было видеть и заместителя командира полка по политчасти майора

Иванова, и секретарей партийной и комсомольской организаций, и пропагандиста полка, и агитаторов.

Проводились партийные и комсомольские собрания. И выступления наших бойцов на этих собраниях

звучали клятвами — воины обещали быть отважными и стойкими в бою.

Особенно волнующим был ритуал проводов полка, взлетавшего в полном составе. Мы поднимались

ввысь, и у полосы стояло священное, обагренное кровью боевых товарищей гвардейское Знамя. Шелестя

пурпурным шелком, оно словно бы принимало этот своеобразный парад, напутствуя нас на подвиги. И

мы, не щадя себя, свято выполняли свой долг.

А когда возвращались с задания, хотелось хоть на мгновенье сбросить усталость, и тогда так нужна была

нам душевная песня, веселая шутка!

И вот...

После всего, что произошло в тот злополучный день, когда мы с Малюком буквально чудом уцелели, сижу я вечером в общежитии, читаю газеты. Стараюсь отвлечься, но мысли каждый раз невольно

возвращают меня к бою, происходившему несколько часов тому назад.

Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился улыбающийся и возбужденный Малюк.

— Товарищ командир! Вы только взгляните, что я принес! — и Малюк с торжествующим видом поставил

на стол что-то продолговатое, завернутое в зеленую скатерть.

— Что это? — удивленно спросил я.

— А вы посмотрите!

Я развернул скатерть и ахнул:

— Баян!.. Откуда?

— Из клуба. Вы ведь говорили как-то, что давно не держали баяна в руках. Вот я и решился на сюрприз.

На один только час дали: концерт, говорят, сегодня — художественная самодеятельность выступает.

Слово дал вернуть к сроку...

Я долго смотрел на инструмент, не решаясь взять его в руки.

— Знаешь, Антон! Ничего, кажется, не выйдет. Все забыл, чему научил меня отец. Три года все-таки

прошло! [73]

— А вы попробуйте, — попросил Малюк. — Может, вы меня стесняетесь — так я выйду.

— Да что ты, Антон! Как ты мог подумать такое?..

Я взял инструмент, сел на табурет и перебросил на правое плечо ремень. Нащупал пальцами левой руки

клавиши басов, затем правой проиграл гаммы. Вновь возродилось такое знакомое ощущение «пуговок»

баяна, и уверенность вернулась ко мне.

— Хороший баянчик! — похвалил я.

— Совсем новенький! Месяц только, как из дивизии прислали, — уточнил Малюк.

Несколько минут я настраивался, затем, подмигнув Малюку, заиграл «Цыганочку». Мой стрелок, смешно

выкидывая ноги, прошелся по комнате. Глаза его сияли:

— Здорово, командир! Ох, как здорово! А песни наши, украинские, можете играть?

— Разумеется!

И я заиграл «Черные брови, карие очи».

Малюк прислушался и тихо стал подпевать мне.

Время летело быстро. Вдруг Антон спохватился:

— Да меня начальник клуба живьем съест! Концерт сорвется!..

— Скорее неси! — помогаю ему обернуть баян все той же зеленой скатертью. — А кто выступает?

— Наши, полковые, — ответил Антон. — Приходите! Я место для вас займу. Не пожалеете! — И уже с

порога заговорщически произнес:

— Там одна дивчина поет!.. Ну, прямо артистка! Да и песня новая, чудесная... «Огонек» называется.

Слышал, как она репетировала с баянистом...

Славный парень был Антон. Скромный и добродушный, он никогда не хвастал, любил и отлично знал

свое дело. В сложных, опасных ситуациях боя Антон никогда не терялся, стрелял метко, расчетливо

выбирая цель, умел держать противника «на почтительном» расстоянии, не давая ему возможности

совершить атаку. Словом, обладал твердой рукой, острым глазом и мужественным сердцем. А это очень

важно: в воздухе Малюк был моим надежным щитом. [74]

2.