В.И. Ленин. Полная биография

У Веры Ивановны рассказали о своем решении. Засулич «угнетена была страшно, и упрашивала, молила почти что, нельзя ли нам все же отказаться от нашего решения. Это было до последней степени тяжело – слушать эти искренние просьбы человека, слабого пред Плехановым, но человека безусловно искреннего и страстно преданного делу, человека, с «героизмом раба» (выражение Арсеньева) несущего ярмо плехановщины»⁵³¹.

После обеда, в назначенный час, встретились с Плехановым. «Арсеньев начинает говорить – сдержанно, сухо и кратко, что мы отчаялись в возможности вести дело при таких отношениях, какие определились вчера, что решили уехать в Россию посоветоваться с тамошними товарищами, ибо на себя уже не берем решения.

Плеханова, видимо, немного коробит. Он не ожидал такого тона, такой сухости и прямоты обвинений. «Ну, решили ехать, так что ж тут толковать, – говорит он, – мне тут нечего сказать, мое положение очень странное: у вас все впечатления да впечатления, больше ничего: получились у вас такие впечатления, что я дурной человек. Ну, что же я могу с этим поделать?.. На меня не рассчитывайте. Если вы уезжаете, то я ведь сидеть сложа руки не стану и могу вступить до вашего возвращения в иное предприятие.

Ничто так не уронило Плеханова в моих глазах, – пишет Ульянов, – как это его заявление… Это была такая грубая угроза, так плохо рассчитанное запугивание, что оно могло только “доконать” Плеханова, обнаружив его “политику” по отношению к нам: достаточно-де будет их хорошенько припугнуть.

Но на угрозу мы не обратили ни малейшего внимания. Я только сжал молча губы. И вот, увидав, что угроза не действует, Плеханов пробует другой маневр. Как же не назвать в самом деле маневром, когда он стал через несколько минут, тут же, говорить о том, что разрыв с нами равносилен для него полному отказу от политической деятельности, что он отказывается от нее и уйдет в научную, чисто научную литературу, ибо если-де он уж с нами не может работать, то, значит, ни с кем не может. Не действует запугивание, так, может быть, поможет лесть!.. Но после запугивания это могло произвести только отталкивающее впечатление. Разговор был короткий, дело не клеилось. Остаток вечера провели пусто, тяжело».

На том бы и закончилась вся эта «гистория». Но именно в тот момент, когда, казалось бы, все стало на свои места, Ульянов начинает осознавать, что и с ними происходит нечто невероятное и ненормальное: «Точно проклятье какое-то! Все налаживалось к лучшему – налаживалось после таких долгих невзгод и неудач, – и вдруг налетел вихрь – и конец, и все опять рушится. Просто как-то не верилось самому себе [точь-в-точь как не веришь самому себе, когда находишься под свежим впечатлением смерти близкого человека] – неужели это я, ярый поклонник Плеханова, говорю о нем теперь с такой злобой и иду, с сжатыми губами и чертовским холодом на душе, говорить ему холодные и резкие вещи, объявлять ему почти что о “разрыве отношений”? Неужели это не дурной сон, а действительность?»

Утром – ни свет ни заря – приходит Потресов. Он тоже в полном смятении духа. Вспоминают слова Аксельрода о том, что «Плеханов тоже убит, что теперь на нашей душе грех будет, если мы так уедем, и пр. и пр.». Вспоминают Веру Ивановну, молившую их: «…Нельзя ли попробовать, может быть, на деле не так страшно, за работой наладятся отношения, за работой не так видны будут отталкивающие черты его [Плеханова] характера». И Потресов говорит, что ночью он «придумал последнюю возможную комбинацию, чтобы хоть кое-как наладить дело, чтобы из-за порчи личных отношений не дать погибнуть серьезному партийному предприятию… Если же Плеханов заупрямится, – тогда черт с ним, мы будем знать, что сделали все, что могли. Решено»⁵³².

Из своей деревни Везена, вместе с Аксельродом и Засулич, они – в который уже раз – едут в Женеву. Плеханов сразу «берет тон такой, будто вышло лишь печальное недоразумение на почве нервности: участливо спрашивает Арсеньева о его здоровье и почти обнимает его – тот чуть не отскакивает. Мы говорим, что по вопросу об организации редакторского дела возможны три комбинации (1. мы редакторы, он – сотрудник; 2. мы все соредакторы; 3. он – редактор, мы – сотрудники), что мы обсудим в России все эти три комбинации, выработаем проект и привезем сюда.

Плеханов заявляет, что он решительно отказывается от 3-ей комбинации, решительно настаивает на совершенном исключении этой комбинации, на первые же обе комбинации соглашается. Так и порешили: пока, впредь до представления нами проекта нового редакторского режима, оставляем старый порядок (соредакторы все шесть, причем 2 голоса у Плеханова)»⁵³³.