Он начал с Генуи, перечислил все, что сделано: ЦК тщательно подобрал делегацию «из лучших наших дипломатов», выработал и многократно обсудил «детальные директивы» для переговоров. И главное, что теперь необходимо понять: мы идем в Геную не как коммунисты, пропагандирующие революционные идеи, но и не для того, чтобы поучаствовать в различного рода дипломатических играх, а исключительно «как купцы».
Это важно и для самих европейских держав. Их собственные интересы требуют развития торговли с Россией. А коли так, то хозяйственная необходимость проложит себе дорогу. «Через Геную, если достаточно сообразительны и не слишком упрямы будут наши тамошние собеседники, мимо Генуи – если им вздумается упрямиться. Но цели своей мы достигнем!»1922
Ленин попросил у делегатов «разрешение в детали этого вопроса не входить», ибо наша «печать уделяла этому вопросу много места, – на мой взгляд, даже непомерно много, – в ущерб действительным, практическим и насущным нуждам нашего строительства вообще, хозяйственного в особенности»1923
.Среди большевиков было немало выдающихся ораторов, чьи выступления, полные артистизма, остроумия и блеска эрудиции, вызывали всеобщее восхищение. Таким, к примеру, был на трибуне Луначарский. Были и другие – те, чей темперамент, властность интонации, эмоциональный накал заставляли аудиторию бурно «сопереживать» речь. Временами так выступал Троцкий. Ленин принадлежал к совсем другому типу ораторов.
Он не ставил перед собой задачу поразить слушателей блеском эрудиции или остроумия (хотя в стенограммах его выступлений постоянно встречается ремарка – «смех в зале»). Не старался вызвать у слушателей и бурный эмоциональный взрыв. Владимир Ильич стремился добиться иного: чтобы аудитория думала вместе с ним.
«Говорил быстро, – писала о Ленине Крупская. – Стенографисты плохо записывали… Конструкция фраз у него трудная… Речь простая была, не вычурная и не театральная, не было ни “естественной искусственности”, не “певучая” типа французской речи (как у Луначарского, например), не было и сухости, деревянности, монотонности типа английской – русская речь посредине между этими крайностями. И она была у Ильича такая – посредине – типичная русская речь»1924
.Выходя к аудитории, он ставил проблему. С разных сторон подходил к ней. Приводил аргументы «за» и «против». И создавалось ощущение, будто он думает вслух, втягивая слушателей в логику своих размышлений. А у слушателей, в свою очередь (конечно, не у всех), возникала уверенность в том, что они сами, по ходу выступления Ленина, проходят весь сложный путь поиска истины…
«Мне сдается (или, по крайней мере, такова моя привычка), – сказал Владимир Ильич, обращаясь к делегатам XI съезда, – что в политическом докладе ЦК нам надо вести речь не просто о том, что было за отчетный год, но и о том, какие за отчетный год получились политические уроки – основные, коренные, чтобы свою политику на ближайший год определить верно, чтобы кое-чему за год научиться»1925
.В докладе предстояло сказать немало неприятных, а то и обидных слов, задевавших многих делегатов – руководящих работников партийного и государственного аппарата разных уровней. Но для Ленина было важно не обидеть их, доказавших в годы Гражданской войны свою преданность революции, а помочь уяснить «всю громадную опасность, которая заключается в нэпе», и понять, что одна из основных трудностей предстоящего 1922 года «лежит в нас самих»1926
.Речь его выстраивается как бы по концентрическим окружностям, вернее – по спирали, когда к одному и тому же вопросу он, казалось бы, возвращается дважды и трижды. Эту особенность выступлений Ленина подметил писатель Илья Эренбург: «…Он возвращался к уже высказанной мысли, но никогда не повторял ее, а прибавлял нечто новое. Некоторые из подражавших впоследствии этой манере говорить забывали, что спираль похожа на круг и не похожа – спираль идет дальше»1927
. В конечном счете благодаря подобного рода «повторам» из приводимых им аргументов и умозаключений выстраивалась смысловая и логическая связь конечных выводов.«Политические события, – сказал Ленин, – всегда очень запутаны и сложны. Их можно сравнить с цепью. Чтобы удержать всю цепь, надо уцепиться за основное звено. Нельзя искусственно выбрать себе то звено, за которое хочешь зацепиться». Искусство политики как раз в том и состоит, чтобы найти его, то есть, выражаясь другими словами, определить – где тот гвоздь, на котором зависли все проблемы данного момента. И Владимир Ильич апеллирует к опыту предшествующих лет.
«В 1917 году в чем был весь гвоздь? – спрашивает он. – В выходе из войны, чего требовал весь народ, и это покрывало все. Выхода из войны революционная Россия достигла… Народ почувствовал, крестьянин видел, всякий возвращающийся с фронта солдат превосходно понимал, что в лице Советской власти он получает более демократическую, более близкую к трудящимся власть». А поскольку «основная потребность народа была учтена… это дало нам победу на много лет».