В якутской тайге

А пепеляевцы подходили все ближе и ближе. До них осталось каких-нибудь двадцать пять — тридцать шагов. Цепь наших красноармейцев со штыками наперевес стояла на месте, может быть, ждала, когда я поведу в атаку. Тогда я вскинул карабин и выстрелил… Эскадроны, как по команде, открыли огонь.

В цепи рядом со мной стоял Кайгородцев. Он взглянул на меня:

— Ты что бледный?

— Ранен. Не говори остальным. Передавай мою команду: «Ложись! Частый огонь, бросай гранаты!»

Кайгородцев стал передавать мои распоряжения.

Сильнее с обеих сторон заговорили винтовки. Глухо хлопали разрывы наших ручных гранат. Они раскидывали снег, и вместе с плевками черного дыма и грязно желтого огня разбрасывали осколки, издавая звук, похожий на звон разбитого оконного стекла.

Белые тоже забросали нас японскими гранатами, но те не разрывались. Одному нашему бойцу такая граната угодила в голову. Он отделался громадной шишкой, покрутил головой, от души выругался. Потом даже улыбнулся:

— Однако хорошо. Японцы держат нейтралитет, — и бросил гранату обратно.

Петров к тому времени устранил задержку у «кольта» и в упор бил по белым.

И цепи пепеляевцев дрогнули, не выдержали. Вначале медленно стали пятиться назад, а потом в беспорядке побежали к опушке. Все три наших эскадрона с криком «ура» бросились вперед.

— Стой, куда торопитесь? Успеете к теще на блины!.. — в азарте кричали бойцы.

Первый эскадрон продолжал преследование. Пепеляевцы не оказывали сопротивления и поспешно уходили в тайгу. Второй и третий эскадроны переменили направление атаки и ударили в левый фланг белым, обстреливавшим батальон. Те также стали отступать. Отряд и одна рота из батальона преследовали противника больше версты, после чего стали возвращаться к своим юртам.

Я пришел раньше и, зайдя в юрту, потерял сознание. Когда пришел в себя, то уже лежал на той самой скамье, на которой провел ночь перед боем.

В сегодняшнем бою эскадроны потеряли одиннадцать человек убитыми и пятнадцать ранеными. Потери батальона составили тридцать человек убитыми и семнадцать ранеными.

Противник на месте боя оставил сорок девять человек убитыми, из них больше двадцати офицеров, и двух ранеными. Позднее, захватив донесение генерала Вишневского Пепеляеву, мы узнали, что потери белых составили сто десять человек.

Такой неожиданный исход боя заставил Вишневского отказаться от повторной атаки и временно отойти по амгинской дороге к селению Табалах (Олений луг). Преследовать его, чтобы окончательно разгромить, мы не могли из-за усталости бойцов и из-за значительных потерь командного состава. Кроме меня, из строя выбыли два командира эскадрона, два командира роты и несколько командиров взвода. Дмитриев появился только после боя. Понятно, что он не мог пользоваться необходимым в такой момент авторитетом.

Отряд остался на старом месте. Выставили караулы, потом начали стаскивать во двор всех убитых, как своих, так и пепеляевцев.

Над тайгой еще плавал разорванными клочьями туман. Из-за горы выглянуло солнце и озарило снежные вершины дальних гор. Потянуло свежим ветерком, холод забирался под шинели и полушубки часовых, заставляя красноармейцев ежиться и похлопывать руками. В юртах загорелись потухшие было камельки, из труб снова повалил густой дым. По-прежнему была невозмутима величавая тайга, и, если бы не трупы людей и животных во дворе, не кровь на снегу да стоны раненых, можно было подумать, что ничего и не произошло.

ПРЕДСМЕРТНЫЕ ИСПОВЕДИ

Возвращаясь после преследования белых, первый эскадрон пробирался через кусты и наткнулся на неподвижное тело полковника. Вначале думали, что он мертв. Подошли поближе, присмотрелись — дышит. Оказывается, полковник ранен и лежит без чувств. Забрали с собой, принесли в юрту и положили в угол на сено. Через несколько минут освободившийся санитар попросил красноармейцев поднести раненого поближе к огню. Сняли доху, расстегнули френч — рубаха вся в крови. Фельдшер осмотрел и безнадежно махнул рукой:

— Полчаса не проживет.

Действительно, ранение было тяжелое: двумя пулями в грудь навылет.

— Давай все же сделаем перевязку, — предложил подошедший фельдшер Куприянов.

Проворные руки достали из санитарной сумки бинт, марлю, раствор марганцовки, обмыли раны и быстро наложили на всю грудь широкую повязку.

Полковник не двигался, он только изредка вздрагивал. Сквозь крепко сжатые челюсти иногда прорывался стон, похожий на мычание, да слышно было, как в простреленной груди при глубоком вздохе клокотало, словно что-то переливалось. Повязка быстро промокла.

— Отходит, — сказал фельдшер и отвернулся.

В это время в юрту вошел вооруженный винтовкой пепеляевец. Увидев его, красноармейцы кинулись к выходу, думая, что юрту окружили белые.

Вошедший же с недоумением осмотрелся вокруг.