В якутской тайге

Наконец забрезжил долгожданный рассвет. Постепенно стихла метель,, а вместе с ней улеглась и наша тревога.

Половина отряда оставила окопы и перешла в юрту на отдых. Немного раньше снялись секреты. Возвращаясь, они прихватили с собой несколько трупов убитых перед окопами пепеляевцев и уже успели пристроить их на баррикады.

— К нам прибыло подкрепление, — шутили бойцы.

— Не к нам, а к мертвецам, — поправляли их.

И нужно сказать, «подкрепление» было кстати. Некоторые трупы на баррикадах пострадали от пулеметного огня противника так сильно, что больше уже не являлись надежной защитой от пуль. Теперь их заменили.

А белые использовали ночь для продвижения своих окопов и приблизились к нам еще шагов на тридцать. Противник остался верен своей тактике измора и не наступал.

Следующий день выдался ясный. Бури как не бывало. Легкий морозец чуть пощипывает щеки. Искрится, нежится и охорашивается в лучах солнца зелено-белая тайга.

В окопах, прижимаясь к укрытию, оборванные, с худыми, черными, осунувшимися лицами, с обмороженными руками, с больными, застуженными ногами укрылись красноармейцы. Десятки людей лязгают затворами, вскидывают к плечу винтовки и безостановочно стреляют по опушке леса, по окопам, амбару и дальним юртам, где мелькают и торопливо прячутся белые.

Противник с остервенением бьет из винтовок и двух пулеметов, пули барабанят по хотону, юрте, баррикадам. Сизый пороховой дымок тонкой, прозрачной вуалью стелется в воздухе, поднимается вверх, путается в ветвях деревьев, цепляется за косматые верхушки сосен и, оторвавшись от них, уходит ввысь и тает в бездонной синеве неба.

В тот день в Сасыл-сысы появился отряд Артемьева. Из вражеских окопов отчетливо доносился высокий звонкий голос Артемьева. Мы скоро почувствовали и отметили своей кровью присутствие нового врага.

Среди артемьевцев было немало таежных снайперов. Теперь стоит высунуть из-за укрытия голову, и меткая вражья пуля настигает бойца. Вздрогнет, закачается красноармеец, тяжело осядет на дно окопа, а по лбу его или по виску из круглой дырочки ползет полоска алой крови.

Походило на то, что пепеляевцы готовились к атаке. Насторожились наши пулеметы, нацелились своими стальными глотками на изломы вражьих окопов.

Целый день не утихала стрельба. Измотались бойцы. Обед не варили, голод утоляли сырой кониной.

— Вот сволочи, передышки не дают. Им-то хорошо, пожрали небось, а нам каково, — ругались красноармейцы.

Солнце медленно прятало свой огненный диск за гребнем гор. И вот уже, в последний раз брызнув снопом лучей, скрылось совсем. Короткие сумерки легли на землю. В небе зажглись первые звезды, незаметно ночь накинула свое черное покрывало. Мы облегченно вздохнули.

По нашему расчету, сегодня должно быть 28 февраля. Часов около десяти вечера пепеляевцы стали вызывать нас на разговоры.

— Эй! Кра-а-сные, а кра-а-сные! Чего молчите? Отзовитесь.

— Что надо? Опять новость какую выдумали? Или пушка прибыла?

— Орудие недалеко. Сегодня было бы здесь, но в дороге опрокинули, что-то погнули, исправляют. Привезут завтра к обеду. Мы хотим переговорить с вами. Вышлите одного человека на середину. От нас тоже один выйдет.

— О чем хотите говорить?

— Есть о чем. Выходите — узнаете.

— Передадим командиру.

— Хорошо.

Было решено в переговоры вступить. Пепеляевцам сообщили, что мы согласны выслать одного красноармейца, но только завтра в девять часов утра.

Белые согласились и ночью не стреляли, благодаря чему наши «снегоносы» натаскали снегу чуть ли не вдвое больше, чем обычно. В ту же ночь при тусклом свете коптилки мы заготовили письмо следующего содержания: