В ясном небе

Напротив школы автобус притормозил, и Сергей, почуяв неладное, сжался, надвинув шапку на глаза. Вдруг сядет кто-нибудь из учителей. Или, может быть, сам директор. Он часто ездит по всяким делам в город. Но никто не садился, автобус сбавлял ход, чтобы объехать вставшую посреди дороги лошадь. Ей трудно было стронуть с голого асфальта сани, нагруженные тяжелыми утробистыми мешками. Возница неистово порол лошадь кнутом, а она, приседая на зад, напрягаясь, бешено храпя, разъезжаясь копытами по асфальту, все никак не могла осилить поклажу. В автобусе зашумели, стали ругать бездушного возницу, которого сам черт занес на шоссе, в то время как рядом лежала хорошо наезженная санная дорога. Кто-то предположил, что возница пьяный, — на том и порешили, и в автобусе снова стало тихо, будто весь автобус прислушивался к гулу мотора, вышедшего на простор зимней дороги.

Автобус выбрался за поселок, вдоль дороги побежали поля, местами прошитые жиденькими рядами лесопосадок. Они только набирали силу. В полях было ветрено. Солнечно. Снег уже имел тот особый блеск, который говорит о скором приближении весны, тепла, о близком прилете грачей. Сергей любил весну, ее талые запахи, холодные лужи, в которых обалдело купаются, крича от восторга, воробьи, любил солнечные блики на стенах домов, быстрые ручьи, стремительно уносящие мусор зимы. Было за что любить весну. Ее прихода он ждал всегда с нетерпением.

Как-то ему приснился сон, будто весна прошла без него, будто он проспал ее из-за тяжелой болезни и очнулся, когда деревья шумели полной листвой и вокруг стояла летняя сушь. «А весна? Была ли весна?» — пытал он своих знакомых. Те удивленно осматривали его, удивляясь его странному вопросу, отвечали, что, конечно, весна была. И, слыша эти спокойные ответы, он, напрягая ум, все думал и думал о том, как же так случилось, что весна прошла без него. Ему стало во сне так отчаянно горько, что он проснулся в слезах, облегченно вздыхая, радуясь, что это всего лишь сон…

Автобус шел быстро, легко. Шофер царственно восседал на высоком сиденье, слегка покачивая из стороны в сторону руль. Шофер был молод. Судя по серому бушлату, который висел у него на крючке сбоку, недавно демобилизовался из армии.

До города было теперь недалеко — об этом говорили цифры на километровых столбах. Сергей стал думать о том, куда отправиться первым делом по прибытии. Ведь он не знает, где живет сын летчика, как его искать.

Тем временем автобус вполз на гору, и Сергей увидел город, лежащий продолговато впереди, весь в белых и черных дымках. Ему вдруг захотелось жить в этом городе, ходить с ребятами в городскую школу, бегать после уроков в кино, кукольный театр, цирк, есть мороженое, ходить на городской каток, кататься под веселую праздничную музыку, дружить с хорошей городской девочкой. Сергей всегда завидовал городским ребятам, их всезнайству.

Он верил в то, что когда-нибудь сам будет жить в большом городе, ходить по его шумным красивым улицам, будет летать над этим городом.

Сергею становится хорошо, и он тихонько про себя напевает любимую песню: «В далекий край товарищ улетает. Родные ветры вслед за ним летят…» При этих словах Сергей всегда испытывает странное чувство, будто его и впрямь поднимает над землей — и он руками, всем телом чувствует упругость воздуха.

XV

На автобусной станции было многолюдно. То и дело на площадь вкатывались автобусы, и тотчас к ним с разных сторон срывались люди. Автобус пятился назад, занимая свое место, и вместе с ним, галдя и оттирая друг друга, пятились пассажиры. Стоило лишь открыться двери, как сразу начиналась давка, каждый норовил забраться первым. Автобус на глазах оседал.

Рядом с домовитыми автобусами красовались длинные чопорные «ЗИМы» с шашечками по бокам. Но они были так дороги и красивы с виду, что пассажиры смущенно обходили их стороной. У шоферов «ЗИМов» вид был скучающий. Им, видимо, уже надоело уговаривать пассажиров. И, потеряв к ним всякий интерес, ожидая удачного случая, они грелись и дремали в своих красивых и дорогих машинах.

Вдруг рядом, из-за угла автостанции, глухо ударил барабан, и тут же разноголосо зарыдали трубы. С этими траурными звуками внутри у Сергея словно что-то оборвалось. Он всегда боялся похорон, покойников. Хотя бабушка не раз говорила: «Чего их, мертвецов, бояться! Они, мертвецы, безвредные, безобидные. Живых бойся». Но все же, когда бабушка лежала в гробу, Сергей, хотя его и подталкивали попрощаться с нею, боялся взглянуть на нее, подойти к гробу. Он боялся взглянуть на бабушку, словно бы та могла позвать к себе, поманить в ту далекую, неведомую, страшную дорогу, по которой отправилась сама.

А трубы, как бы стараясь излить всю свою боль, зарыдали еще громче, отчаянней, подчиняя себе всю улицу, заставляя людей приостановиться, оглянуться, а иных торопливо побежать на этот горестный звук, будто этот сигнал предназначался специально для них.

— Нового покойничка понесли.