«В игре и вне игры»

Но нас наказали по всей строгости и отправили «замаливать грехи» на «губу» в Алабино, славившуюся жесткостью содержания. Двинулись мы гуда своим ходом, естественно, под конвоем, длинной полевой дорогой. Правда, через какое-то время мне пришлось опять топать этим же маршрутом, только уже в обратную сторону. Дело в том, что я не захватил с собой зубную пасту и щетку, вот меня и послали за ними. В родную часть я вернулся только под вечер, и тут оказалось, что на меня пришел вызов из штаба Ракетных войск играть за сборную команду и игра должна состояться уже на следующий день. В общем, я оказался прощенным.

А Гриша Минскер отсидел срок на полную катушку. Возможно, волейболиста бы тоже простили, но в его послужном списке уже было несколько залетов! Он был творческой натурой. Выпускал стенгазеты, делал политинформации, вносил рацпредложения, причем весьма дельные! Вот, к примеру, одно из них. Многие машины в автопарке стояли на колодках, и по сигналу «тревога» их надо было опускать при помощи домкратов. Минскер предложил ставить в колодки деревянные клины. Стоило их выбить молотком, и машины оказывались на колесах, были готовы к выезду. Благодаря этому предложению выигрывалось время, а значит, повышался уровень боеготовности части. Эта идея пришла в голову Минскеру, когда он получил очередной наряд вне очереди зато, что на политзанятиях вместо конспектов сочинял стихи. Ему дали задание навести порядок на площадке автопарка. Он работал метлой как раз возле замерших на колодках машин, и тут его осенило с этими клиньями. Он бросил к черту метлу, нашел укромное местечко, огрызок карандаша и бумагу, стал рисовать схемы, вычислять размеры и угол клиньев. За этим занятием застукал его Беда и наказал своими правами под завязку.

Вот такая чересполосица преследовала моего лучшего друга (мы с ним друзья и по сегодняшний день!) рядового Григория Минскера.

Однажды он уже был одной ногой в штрафбате, и об этом, думаю, надо сказать подробнее. В ту ночь Минскер отбывал очередной наряд вне очереди на кухне. Ему предстояло растопить печь и поставить на огонь котлы, чтобы приготовить завтрак для полка. То ли дрова были и впрямь сырые, то ли Гриша опять замечтался, но печь вовремя не растопил. Он побежал на склад за соляркой. Там как раз дежурил наш друг Гера Смирнов. (Кстати, тоже человек интереснейшей судьбы. После службы играл за профессиональные команды в футбол, хоккей с мячом, получил техническое образование, уехал в Северодвинск испытывать подводные атомные субмарины.) Солярка не помогла: печь отказывалась гореть. И тогда «творческая натура» подсказала ему выход: он рубанул топором по пальцу. Растапливать печь и кормить полк пришлось в то утро мне.

С историей этой долго разбирались, в конце концов склонились к выводу, что солдат пошел на членовредительство, испугавшись наказания за невыполнение поставленной перед ним задачи. Последнее и решающее слово оставалось за полковником Пикиным.

Совершенно неожиданно он вызвал меня. Я почему-то подумал, что ему интересно будет знать мнение коллектива о случившемся (напомню, я был комсомольским активистом) или он хочет услышать что-то новое от меня, но командир полка озадачил своим вопросом:

– Знаю, Минскер нанес себе травму сознательно. Можно гадать только о причинах этого поступка. Но вас я вот зачем вызвал. Вы помните его стихи о клубе, что в нашем Назарьеве?

– Помню, – растерянно кивнул я.

– Прочтите.

Я начал читать:

В подмосковном селе Назарьево,
В клубе стареньком, молодежном,
Рассыпается песня-зарево,
Задушевная и несложная.
Эту песню поют солдаты
Из подшефной воинской части.
Может, что-то в ней слабовато,
Может, что-то не так отчасти.
Но выводят со всем старанием,
Лишних ноток и гамм не чувствуя...

Стихи были длинные, говорилось в них о девочке, сидевшей в зале, о ее любви к солдату, о том, что любовь эта не всегда взаимна и у парня, кроме мыслей о любви, есть еще долг и служба. В общем, написаны они были наивно, но искренне.

Когда я закончил чтение, на некоторое время воцарилось молчание. Потом Пикин, глубоко вздохнув, сказал:

– Может, и вправду что-то не так, что-то слабовато. Но есть божья искра, так ведь? А талант негоже губить, правильно? Наказать твоего друга накажем, авось поумнеет, но накажем в пределах разумного, чтобы не сломать. Однако если он еще хоть раз...

Больше Пикин ничего не сказал, но красноречиво постучал ладонью по столу.